Ричард Морган - Сталь остается

Знакомое шипение, влажное «чвяк», еще один режущий вопль — и вот уже из груди хищника торчит выпущенная Кларном стрела. Упырь потянулся к ней и схватил озадаченно древко, когда вторая стрела пронзила череп. Упырь еще успел отреагировать на новую рану, но тут мозг осознал масштаб повреждения, и длинное бледное тело тяжело рухнуло на землю.

Эгар насчитал еще трех упырей, в нерешительности топтавшихся по другую сторону от распростертого Руни. Похоже, они растерялись. Кларн гнал коня к месту схватки, готовый выпустить третью стрелу, и чаша весов склонялась в пользу людей. Никто из знакомых Эгара, включая Рингила и Аркет, не знал, обладают ли раннеры мыслительными способностями человека. Так или иначе, они веками нападали на махаков и их стада, и обе стороны имели друг к другу немалый счет.

Эгар спешился в наступившей внезапно тишине.

— Только если двинутся, — предупредил он Кларна.

Взяв копье наперевес, Дрэгонсбэйн зашагал через высокую траву к Руни и жадно глядящим на него упырям. В глубине живота зашевелился червячок страха. Если хищники решатся и бросятся на него, Кларн успеет выпустить в лучшем случае две стрелы.

Он только что отказался от своего главного преимущества.

Но там, на холодной земле, лежал истекающий кровью Руни, и каждая секунда могла стать для него решающей.

Упыри задвигались в траве, выгибая белые спины, как киты, которых Эгар видел однажды у побережья Трилейна. Продолговатые головы на мускулистых шеях заканчивались узкими зубастыми мордами с прищуренными, внимательно наблюдающими за ним глазами. Еще один мог прятаться где-то поблизости — с такими приемами проклятых тварей Эгар уже сталкивался. Жаль, не запомнил, сколько их было вначале.

Внезапно потянуло холодком.

Эгар подошел к Руни, и холод сдавил объятия. Парнишка был мертв, пустые глаза смотрели в небо. Что ж, по крайней мере, все произошло быстро; земля вокруг пропиталась обильно хлынувшей из разорванного тела кровью. В меркнущем свете она казалась черной.

Глухой ритм, напоминающий барабанный бой, вошел в него через подошвы сапог. Ноздри расширились. Зубы сжались. Ритм нарастал, вытесняя холод, прорываясь через щели в перехваченном горле, давя на глаза. Мгновение Эгар стоял молча, словно что-то пригвоздило его к земле.

Взгляд метнулся к трем степным упырям, замершим перед ним в сгущающихся сумерках. Эгар дрожащей рукой поднял копье, закинул голову и завыл. Завыл так, будто вой этот мог расщепить небо, достичь души Руни, поднимающейся по Небесному Пути, и сбросить парнишку на землю, вернуть в мир живых.

Время истекло. Осталась только смерть.

Эгар едва услышал свист первой выпущенной Кларном стрелы — он с воем устремился на оставшихся упырей.

Стекло треснуло звонко, на высокой ноте, и то, что влетело через окно, тяжело шлепнулось на лежавший посредине комнаты протертый ковер.

Рингил заворочался в хаосе смятого белья и усилием воли открыл один глаз. Дыра оскалилась острыми неровными краями, а солнечный свет был слишком ярким, чтобы смотреть в нее прямо. Он перекатился на спину и, протянув руку, пошарил по постели, надеясь отыскать того, с кем провел прошлую ночь, однако обнаружил только пустую и местами сырую ширь простыни. Парнишка ушел, как уходили обычно они все, задолго до восхода. Вкус во рту наводил на мысль, что всю ночь пришлось жевать вывернутую наизнанку дуэльную рукавицу, а махакский боевой барабан, как выяснилось чуть погодя, громыхал не где-то, а в его собственной голове.

Падров день. Праздник. Ура!

Рингил снова перекатился на бок, опустил руку и пошарил теперь уже по полу возле кровати. Пальцы наткнулись на тяжелый твердый предмет неопределенной формы, который при более тщательном изучении оказался камнем, завернутым в весьма дорогой пергамент. Он поднес камень к лицу — пальцы не ошиблись, действительно камень — и развернул бумагу. На небрежно оторванном от большого листа кусочке было всего одно слово, написанное на трилейнском.

Вставай.

Почерк был знакомый.

Рингил с мученическим стоном оторвался от подушки и сел. Потом завернулся в простыню, сполз с кровати и, пошатываясь, подошел к разбитому окну. Внизу, посреди запорошенного снегом двора, сидели на лошадях люди в стальных кирасах и начищенных до блеска шлемах. Солдаты окружали карету, следы от которой указывали то место, где она развернулась. Рядом с каретой стояла женщина в подбитой мехом накидке и богатом платье, указывавшем на ее высокий статус. Женщина подняла голову и, заслонившись от солнца ладонью, посмотрела вверх.

— Доброе утро, Рингил, — сказала она.

— Мама… — Рингил сдержал еще один стон. — Чего ты хочешь?

— Я бы сказала, что хочу позавтракать, да только время для завтрака давно прошло. Как праздник? Хорошо повеселился?

Рингил дотронулся до того места, где барабан колотил громче всего. Упоминание о завтраке отозвалось неожиданным кувырком в желудке.

— Послушай, оставайся там, — пробормотал он. — Я сейчас спущусь. И не бросай больше камней. А то мне и за это еще придется заплатить.

Вернувшись к кровати, он окунул голову в стоявшую рядом с ней миску с водой, ополоснул лицо, побрызгал на волосы, потер во рту душистой веточкой из кувшина и принялся собирать разбросанную одежду. Времени на это ушло на удивление много, учитывая скромные размеры самой комнаты.

Одевшись, Рингил убрал назад длинные черные волосы, перевязал их серой лентой и вышел на площадку. Остальные двери были надежно заперты; постоялый двор еще спал. Большинство гостей, как и положено цивилизованным людям, отсыпались после бурных праздничных гуляний. Все еще запихивая в штаны полы рубашки, он сбежал по лестнице, чтобы поскорее предстать перед госпожой Ишил из Эскиат-Филдс, прежде чем та, устав ждать, не распорядится взломать передние двери.

Отодвинув засов, Рингил шагнул за порог и остановился, жмурясь от бьющего в глаза слепящего солнца. Всадники, похоже, даже не пошевелились с того времени, как он отошел от окна, но вот Ишил уже стояла у двери. При появлении сына она откинула капюшон и шагнула навстречу. И если поцелуй в щеку был лишь формальным жестом, то в объятиях матери он ощутил нечто большее. Рингил ответил со всем энтузиазмом, какой еще позволяли раскалывающаяся голова и поднимающаяся из желудка тошнота. Получив положенное, мать освободила его из объятий и отступила на шаг, рассматривая сына, словно платье, в отношении которого есть некоторые сомнения.

— Какая приятная встреча, мой красавчик. Рада тебя видеть.

— Как ты определила, в какое окно бросать камень? — поинтересовался Рингил.