Анджей Сапковский - Зерно истины

— Нет. Не хочу.

— Может, это и к лучшему, — раскрыло пасть чудовище. — Барышень забавляло, как я демонстрировал себя, и в доме осталось страшно мало целых кресел.

Нивеллен зевнул, причем язык его свернулся трубкой.

— Эта болтовня меня утомила, Геральт. Короче — потом были еще две: Илька и Венимира. Все происходило до тошноты одинаково. Поначалу смесь страха и сдержанности, потом нить симпатии, подкрепляемая мелкими, но ценными подарками, потом: «Грызи меня, съешь меня всю», потом возвращение отца, нежное прощание и все более заметная убыль в сокровищнице. Я решил делать более длительные перерывы в общении. Конечно, в то, что девичий поцелуй возвратит мне прежний вид, я уже давно перестал верить. И примирился с этим. Более того, пришел к выводу, что как есть, так и хорошо и никаких перемен не надо.

— Никаких, Нивеллен?

— А чтоб ты знал. Я ведь тебе говорил — лошадиное здоровье, связанное с этим внешним видом, это раз. Два — мое отличие от всех действует на девчат как возбудитель. Не смейся! Я более чем уверен, что в образе человека мне пришлось бы здорово побегать, чтобы добраться до такой, к примеру, Венимиры, которая была весьма красивой девицей. Мне кажется, что на такого, как на том портрете, она бы даже не взглянула. И в-третьих: безопасность. У папули были враги, несколько из них выжили. Те, кого уложил в землю отряд под моим жалким руководством, имели родственников. В подвалах есть золото. Если бы не страх, который я внушаю, кто-нибудь за ним пришел бы. Хотя бы деревенские с вилами.

— Ты, кажется, уверен, — сказал Геральт, забавляясь пустым бокалом, — что в настоящем своем виде не вызывал ничьего недовольства. Ни одного отца, ни одной дочери. Ни одного родственника, ни одного жениха дочери. А, Нивеллен?

— Оставь, Геральт, — возмутилось чудище. — О чем ты? Отцы были вне себя от радости: я, тебе говорил, что был щедр сверх всякого воображения. А дочки? Ты не видел их, когда они приезжали сюда, в посконных грубых платьицах, с ручками, изъеденными стиркой, сутулящиеся от таскания ведер. У Примулы, еще через две недели ее присутствия у меня, были следы на спине и бедрах от ремня, которым лупил ее рыцарский папочка. А у меня они ходили княжнами, в руки брали исключительно веер, даже не знали, где здесь кухня. Я наряжал их и увешивал безделушками. По первому требованию наколдовывал горячую воду в жестяную ванну, которую папуля похитил еще для мамы в Ассенгарде. Представляешь — жестяная ванна! Мало у кого из окружных правителей — да что я говорю! — мало у кого из мелкопоместных шляхтичей есть жестяная ванна. Для них это был дом из сказки, Геральт. А что касается ложа, то… Зараза, невинность в наши времена встречается реже, чем горный дракон. Ни одной из них я не принуждал, Геральт.

— Но ты подозревал, что кто-то мне за тебя заплатил. Кто мог заплатить?

— Прохвост, возжелавший остатков содержимого моих подвалов, но не имеющий больше дочек, — убежденно сказал Нивеллен. — Жадность человеческая не имеет границ.

— И никто другой?

— И никто другой.

Оба молчали, всматриваясь в нервно мигающие язычки свечного пламени.

— Нивеллен, — сказал вдруг ведун. — Ты сейчас один?

— Ведун, — ответило чудище после некоторого промедления, — я думаю, в принципе, я должен обругать тебя сейчас неприличными словами, взять за шкирку и спустить с лестницы. Знаешь, за что? За то, что ты считаешь меня недоумком. Я с самого начала вижу, как ты прислушиваешься, как зыркаешь на дверь. Ты хорошо знаешь, что я живу не один. Я прав?

— Прав. Извини.

— Зараза с твоими извинениями. Ты видел ее?

— Да. В лесу, у ворот. Не та ли это причина, по которой купцы с дочерьми с некоторых пор уезжают отсюда ни с чем?

— Значит, ты об этом знал? Да, это та причина.

— Если позволишь, я спрошу…

— Нет. Не позволю.

Снова молчание.

— Что ж, твоя воля, — сказал наконец ведун, вставая. — Благодарю за гостеприимство, хозяин. Мне пора в путь.

— И правильно. По некоторым соображениям я не могу предоставить тебе ночлег в замке, а к ночевке в этих лесах не поощряю. С тех пор как окрестности обезлюдели, по ночам здесь нехорошо. Тебе надо вернуться на дорогу перед сумерками.

— Буду иметь в виду, Нивеллен. Ты уверен, что не нуждаешься в моей помощи?

Чудище взглянуло на него искоса.

— А ты уверен, что мог бы мне помочь? Справился бы, чтобы снять это с меня?

— Я говорил не только о такой помощи.

— Ты не ответил на мой вопрос. Хотя… Наверное, ответил. Не смог бы.

Геральт посмотрел ему прямо в глаза.

— Вам тогда не повезло, — сказал он. — Из всех храмов в Гелиболе и в долине Нимнар вы выбрали именно храм Корам Агх Тера, Львиноголового Паука. Чтобы снять проклятие, наложенное жрицей Корам Агх Тера, нужны знания и способности, которыми я не обладаю.

— А кто ими обладает?

— Все же тебя это интересует? Ты же говорил, что хорошо так, как есть.

— Как есть — да. Но не так, как может быть. Я опасаюсь…

— Чего опасаешься?

Чудище остановилось на пороге помещения, обернулось.

— С меня достаточно, ведун, твоих вопросов, которые ты все время задаешь. Видно, тебя нужно соответственно спрашивать. Слушай: с определенных пор мне снятся скверные сны. Возможно, «безобразные» было бы более подходящим словом. Обоснованы ли мои опасения? Коротко, пожалуйста.

— После такого сна, при пробуждении, у тебя была когда-нибудь грязь на ногах? Хвоя в постели?

— Нет.

— А…

— Нет. Короче, пожалуйста.

— Ты не зря опасаешься.

— Можно этому помочь? Короче, пожалуйста.

— Нет.

— Наконец-то. Идем я тебя провожу.

Во дворе, когда Геральт поправлял вьюки, Нивеллен погладил кобылу по морде и похлопал по шее. Плетка, радуясь ласке, опустила голову.

— Любят меня животные, — похвалилось чудище. — И я их тоже люблю. Моя кошка, Обжорка, хоть сначала и убежала, потом вернулась ко мне. Долгое время это было единственное живое существо, сопутствовавшее мне в моей горькой участи.

Он замолчал и искривил пасть. Геральт усмехнулся.

— Она тоже любит кошек?

— Птиц, — оскалил зубы Нивеллен. — Выдал я себя, зараза. Да ладно! Это не очередная купеческая дочь, Геральт, и не очередная попытка поиска доли правды в старых небылицах. Это нечто серьезное. Мы любим друг друга. Если засмеешься, получишь в морду.

Геральт не засмеялся.

— Твоя Верена, — сказал он, — вероятно, русалка. Ты знаешь об этом?

— Подозреваю. Худощавая. Черная. Говорит редко, на языке, которого я не знаю. Не ест человеческой пищи. По целым дням пропадает в лесу, потом возвращается. Это типично?