Антон Карелин - Вторжение

Вельх знал действие этого заклинания. Чтобы не быть сваленным, он упал на землю сам и, перекатившись в сторону, ушел от большинства из осколков.

Однако тряхнуло его очень сильно, несколько светлых, прозрачных ножей пропороли доспех, вонзаясь в тело, и тут же, потеряв источник питавшей их силы, истаивая без следов, превращаясь в горсти холодной воды, алой от выступившей крови.

Вскочив, Вельх продолжил свой бег, резко набирая скорость снова, и хотя силы постепенно покидали его, а боль отнимала их все больше и больше, заполняя тело слабостью, он твердо рассчитывал выдержать еще несколько подобных ударов сверху. И остаться в живых.

В конце концов у каждого мага есть свои пределы. И даже самые искусные из них, вкладывая силы в одно единственное заклинание, затем вполне могут обессилеть, а ведь этот уже бросил на землю свой убийственный темный огонь...

И в этом Вельх так же оказался абсолютно прав. Потому что именно теперь, увидев, что обычными, даже такими испытанными и отработанными боевыми заклятиями этого воина не возьмешь, маг наверху приготовился нанести целенаправленный, мощный и неотвратимый удар, в который вкладывал все оставшиеся у него силы.

Сразу, как только он начал вещать размеренно и властно — голос послышался откуда-то спереди! — Вельх почувствовал незримые Силы, сводимые вкруг него, и под тяжестью этих сил, выдыхаясь, но поворачиваясь и пытаясь бежать в сторону, не смог не замедлить свой бег.

Затем — удар, еще удар сердца спустя, — будто молотом по наковальне, прозвучали последние страшные, непонятные, но несущие ощутимо темный смысл слова, и грянул сокрушительный, сминающий пространство Гром.

Звон наполнил небеса, сражая летящих над магом и Вельхом птиц, превращая их легкие, свободные тела в месиво из крови и костей, яростный крик, вопль сжатой судорогой, выворачиваемой наизнанку земли, — Вельх не успел избежать этого удара, отпрыгнуть в сторону, — и оказался в самом центре смертельного воя, ломающего почву у его ног и вдавливающего его в жадную пасть переворачивающихся, лопающихся земляных пластов.

Судорога и вибрация пронзили все его тело, и на краткое мгновение яростная боль, разрывающая голову, лишила воина сознания, но затем небо вспыхнуло над ним, превращаясь в черный провал, полный сияющих звезд, и оттуда на него глянуло юное, одухотворенное Тьмой лицо; тут же откуда-то изнутри пришел четкий, ломающий волю ответ: «Бей!» — Вельх изогнулся, вскидывая руку, перехватывая рукоять, и, не видя, не слыша более ничего, с яростью погибающего, мстящего за свою гибель, метнул наверх пронзительно-холодный деревянный меч.

Краткий звон лопнувшего стекла, свист летящего клинка, и быстрый, судорожный, задыхающийся всхлип, — давление мгновенно исчезло, нескончаемый вой погас, затерялся в небесах, — и Вельх, рывком вскинувший голову, пришел в себя.

Что-то липкое медленно течет по щекам и подбородку.

Кровь. Сочится из ушей. Из носа. Из прокушенной губы. Небо становится то синим, то серым, то раскаленным добела. Деревья прыгают, трясутся, дрожат, а кровь все течет и течет, ее не остановить.

Ничего не слышно. Весь мир прекратил говорить и даже шептать... или я оглох. Совершенно оглох...

Меч лежит на земле, пронзивший тело изогнувшегося в дикой судороге человека, зрачки которого из красных постепенно становятся зелеными...

Боги, как больно... Милосердия!.. Элис!.. О-о-о, Боги...

Темнота сомкнулась над ним.

Ноги его подогнулись, и он упал.

Сознание возвратилось к нему, судя по солнцу, часов примерно через пять. Глухота за это время не прошла, поэтому он слышал только постоянный, очень далекий звон, который, вкупе с холодом, пронизывающим все тело, собственно, и пробудил его.

Земля, принимающая в себя постепенное угасание дневного тепла (солнце медленно шло на закат, до которого, кажется, оставалось около трех часов), отдала Вельху весь идущий из глубины холод, так что первые несколько минут он едва мог двигаться.

Поверхность кистей бугрилась черной коростой, и каждое движение пальцев, каждый изгиб руки приносили раздирающую боль.

Рядом, всего в пяти шагах от него, застыл, привалившись к каменистому бугру, Фрабар, на которого страшно было смотреть. Лицо его, сплошная маска из обугленной кожи, пострадало больше всего, потому что маг метил именно туда. Волосы спереди и на висках спеклись в одно жженое бугристое месиво. Рот был открыт. Переносица, лоб и глаза превращены в черно-красную вздувшуюся опухоль. Непонятно было, как он мог еще жить, тем более — как он смог доползти сюда! — и Гленрану на мгновение показалось, что он уже мертв.

Застонав от внутренней боли, он проклял себя за неповоротливость и глупость, которых на деле не проявил. Ощутил, как сжимается сердце, как горит все внутри, как опустошение гложет солнечное сплетение и грудь.

Не вставая с колен, он пополз к воину и уставился на него, с навязчивой тупостью пытаясь не верить в случившееся... и увидел, как слабо вздымается его грудь. Фрабар дышал ртом, потому что носом дышать было невозможно. И смотреть на исковерканное лицо воина вблизи — тоже.

Вельха не вырвало. Наоборот, увидев, что темный воин пока еще жив, он ощутил прилив ярости и сил; рывком поднявшись, едва не упав от слабости, тут же нахлынувшей на него, Гленран осмотрелся в поисках своего меча.

Его не интересовало, жив или мертв преследовавший их маг, как не интересовало и то, что вслед за ним в любой момент здесь могут появиться остальные Мастера Конклава, обеспокоенные столь долгим отсутствием того, кто был послан остановить Фрабара и его.

Вельх хотел получить обратно свой меч. И вложить его в руки умирающего воина.

…Все осталось, как было: ни звери, ни люди не потревожили мага, выгнувшегося в судороге и застывшего с широко распахнутыми глазами, с вошедшим прямо в тело деревянным мечом.

Вельх дрогнул, увидев его лицо, ибо перед ним лежал не человек, а высокий эльф. Кроме того, ни на его свободном темно-сером одеянии, ни на земле вокруг не было ни единого пятна засохшей крови, и вошедший в его тело меч казался лишь застывшим куском инородного материала, намертво впаянного в плоть или даже выросшего из нее.

Прикосновение к его шее подтвердило, что маг все еще жив. Что меч не убил его, а сохранил для хозяина. Распахнутые глаза замершего эльфа отражали перенесенные им мгновенные удивление и боль. И в свете клонящегося к закату солнца отливали темной зеленью тонких прожилок. Словно вместо крови у мага в жилах теперь тек древесный сок.