Р. Скотт Бэккер - Слуги Темного Властелина

– Как ни уединенно живет твой народ, мой еще уединеннее.

Левет кивнул с умным видом. Наконец-то настал его черед говорить о важных вещах!

– Когда He-бог и его Консульт разорили север, Три Моря были еще молоды. Ныне же, когда от нас осталась лишь тень, они сделались средоточием человеческой власти и могущества.

Левет умолк, расстроенный тем, как быстро кончились его сведения.

– Кроме этого, я почти ничего не знаю, – сказал он, – разве что несколько имен и названий.

– Откуда же тогда ты узнал о Шайме?

– Один раз я продал горностая человеку из караванов. Темнокожему. Кетьянину. Никогда раньше не видел темнокожих людей.

– Из караванов?

Келлхус никогда прежде не слышал этого слова, но произнес его так, словно желал уточнить, о каком именно караване ведет речь охотник.

– Каждый год в Атритау приходит караван с юга – если ему, конечно, удается прорваться через шранков. Он приходит из страны, именуемой Галеот, через Сакарп, привозит пряности, шелка – дивные вещи, Келлхус! Ты когда-нибудь пробовал перец?

– И что этот темнокожий человек сказал тебе о Шайме?

– Да ничего особенного на самом деле. Он говорил по большей части о своей религии. Сказал, что он айнрити, последователь Айнри, Последнего Пророка… – Он на миг нахмурился. – Да, как-то так. Последнего Пророка! Можешь себе представить?

Левет помолчал, глядя в никуда, тщась передать тот эпизод словами.

– Он все говорил, что я буду проклят, если не подчинюсь его пророку и не открою свое сердце Тысяче Храмов – никогда не забуду этого названия.

– Так значит, для того человека Шайме священ?

– О да, святая святых! Когда-то давно это был город того пророка. Но с тех пор у них, кажется, что-то не заладилось. Он говорил о войнах, о том, что язычники отняли его у айнрити…

Левет запнулся, словно вспомнил что-то особенно важное.

– У Трех Морей люди воюют с людьми, Келлхус, а о шранках и думать не думают! Можешь себе представить?

– Так значит, Шайме – священный город, находящийся в руках язычников?

– Да оно и к лучшему, сдается мне, – ответил Левет с внезапной горечью. – Этот пес и меня все время звал язычником!

Они засиделись далеко за полночь, беседуя о дальних землях. Буря завывала и расшатывала прочные стены хижины. И в тусклом свете догорающих углей Анасуримбор Келлхус мало-помалу втягивал Левета в свои собственные ритмы – заставил замедлить дыхание, погрузиться в дрему… Когда наконец охотник впал в транс, Келлхус принудил его открыть все тайны до единой и преследовал, пока у Левета не осталось убежища.

Надев снегоступы, Келлхус в одиночестве брел через колючий ельник, к ближайшей из вершин, что громоздились вокруг хижины охотника. Темные стволы были окружены сугробами. В воздухе пахло зимней тишиной.

За эти несколько недель Келлхус переделал себя. Лес больше не был ошеломляющей какофонией, как когда-то. Собель сделался страной оленей-карибу, соболя, бобра и куницы. В земле его покоился янтарь. Под облачными небесами выходили на поверхность ровные валуны, а озера серебрились рыбой. Больше тут не было ничего, ничего достойного благоговения или ужаса.

Впереди выступал из-под снега невысокий утес. Келлхус поднял голову, отыскивая тропу, которая позволит ему максимально быстро подняться на вершину. И полез наверх.

Вершина была голой, если не считать нескольких корявых боярышников. В центре ее высилась древняя стела – каменный столп, заметный издалека. Все ее четыре грани были покрыты рунами и маленькими фигурками. Келлхус приходил сюда снова и снова – не столько из-за языка надписи: язык был неотличим от его собственного, не считая отдельных выражений, – сколько из-за имени создателя.

Начиналась надпись так:

«И я, Анасуримбор Кельмомас II, взираю с этой горы и вижу величие, сотворенное моими руками…»

А далее следовало описание великой битвы давно умерших королей. Если верить Левету, край этот лежал некогда на границе земель двух народов, куниюри и эамноров. Оба этих народа сгинули несколько тысяч лет назад в мифической войне с тем, кого Левет именовал «He-богом». Келлхус отметал эти истории об Армагеддоне с ходу, как и многие байки, что рассказывал Левет. Однако имя «Анасуримбор», вырезанное на древнем диорите, отмести было не так-то просто. Теперь он понимал, что мир и впрямь куда древнее дуниан. И если его род восходил к этому давно умершему верховному королю, стало быть, он древнее дуниан.

Но эти мысли не имели отношения к его миссии. Изучение Левета подходило к концу. Скоро придется продолжить путь на юг, к Атритау, откуда, как утверждал Левет, есть возможность отправиться дальше, в Шайме.

Келлхус глядел с высоты на юг, на зимние леса. Где-то позади него лежала Ишуаль, таящаяся в ледяных горах. А впереди ждало паломничество, путешествие через мир людей, скованных деспотичными обычаями, вечно повторяемыми племенными небылицами. Он явится к ним, как бодрствующий среди спящих. Он будет укрываться в закоулках их невежества и с помощью истины сделает их своими орудиями. Он – дунианин, один из Обученных, и сумеет подчинить себе любой народ, любые обстоятельства. Он будет прежде них.

Однако его ждал другой дунианин, изучавший эти дикие края куда дольше, – Моэнгхус.

«Велика ли твоя сила, отец?»

Он отвел глаза от раскинувшихся внизу просторов — и заметил нечто странное. По другую сторону стелы снег был испещрен следами. Келлхус окинул их взглядом и решил спросить о них у охотника. Существо, которое их оставило, ходило на двух ногах, но не было человеком.

– Вот такие, – пояснил Келлхус и быстро нарисовал пальцем след, виденный на снегу.

Лицо Левета посуровело. Келлхусу достаточно было взглянуть на охотника, чтобы заметить: тот старается скрыть охвативший его ужас. Позади тявкали собаки, описывая круги на своих кожаных поводках.

– Где? – спросил Левет, пристально глядя на странный след.

– У старой куниюрской стелы. Они проходят по касательной относительно хижины, на северо-западе.

Бородатое лицо повернулось к нему.

– И ты не знаешь, что это за следы?

Вопрос явно был многозначительным. «Ты пришел с севера – и не знаешь этих следов?!» – вот что хотел сказать Левет. Потом Келлхус понял.

– Шранки.

Охотник взглянул ему за спину, обводя глазами стену леса. Монах почувствовал, как у Левета засосало под ложечкой, как участилось сердцебиение, как в голове закружились мысли, слишком стремительные, чтобы быть вопросом: «Что же делать, что же делать…»

– Надо пойти по следу, – предложил Келлхус. – Убедиться, что они не видели твоих ловушек. Если они их видели…