Redhat - Жизнь замечательных братьев

— Молодец! Давай еще – Авада Кедавр–р–ра! – эльф, сунувший нос в конюшню, бросился прочь с воплем ужаса; мальчишка захохотал.

— Авакавла! – выпалил он.

— Нет, ты снова за свое! Кедавр–р–р–ра…

Руди в который раз за день обреченно вздохнул. Уж о чем, а об Аваде он бы предпочел говорить с Долоховым наедине в библиотеке, разложив на столе ценные манускрипты из шкафа, который отец в шутку называл «Нашей запретной секцией». Антонин должен был привезти любопытное письмо, или скорее листовку – их тайно распространили в Дурмштранге той весной. Некто Лорд Волде…

— Луди!! Посли облатно, тут комалы! – завопил Рабастан, пихнув брата к выходу. – Тони, ты идес?

— Ничего не понимаю! – откликнулся Долохов из глубины конюшни.

— Ну сто тут непонятного? Посли узинать!

После сытного угощения Тони стал похож на довольного ленивого кота: он развалился в кресле, щурясь на трещавшие в камине поленья и с трудом сдерживая зевоту. У Родольфуса тоже слипались глаза, но он еще робко надеялся на ту беседу, ради которой, собственно говоря, и пригласил Долохова. Но минуты текли, а дурмштранговец даже не показал Руди заветную листовку. К восьми часам вечера Антонин уже начал клевать носом и заснул бы прямо в кресле, но тут в каминный зал ввалился Рабастан – за собой он волоком тащил что‑то завернутое в мягкую тряпку.

— Тони! Сто это такое? – воскликнул он, взгромоздив сверток на колени Долохову. – У тебя в цемодане было – сто это?

— Ну ты хорош, брат! – моментально пришел в себя Родольфус. – Роешься в чужих вещах! Тебе не стыдно?

— Нет! Ты зе книзки берес, которые па пряцет! – запальчиво возразил младший; Руди покраснел. – Тони, это сто? Ой, какая стука! – в восторге завопил Раба; Долохов осторожно снял ткань, и в свете камина блеснул лаком невиданный музыкальный инструмент.

— Это балалайка! – ответил Тони, сдунув с деки пылинку и легонько коснувшись струн – те забавно тренькнули.

— Балала? Ой, какая она! Сыглай сто‑нибудь, позалуйста!! – Раба от волнения прыгал на месте. Антонин ухмыльнулся и близоруко склонился над колками, подкручивая струны; младший Лестрейндж тем временем залез в кресло напротив, устроившись под боком у брата – на щеках у него играл румянец, глазенки блестели. Спустя, кажется, целую вечность Долохов разогнулся, подхватил инструмент и, лихо ударив по струнам, запел что‑то веселое на непонятном языке. Отбивая такт ногой, он то и дело выкрикивал залихватское «эх!» и «ох!», подмигивая братьям и выводя на балалайке причудливую мелодию. Рабастан не выдержал, вскочил и пустился в пляс перед камином, подражая возгласам Тони и хлопая в ладоши; Руди смеялся от души, позабыв свои обиды. Музыка оборвалась одним аккордом – младший Лестрейндж в изнеможении бухнулся на ковер.

— Тони… ха–ха–ха! – задыхался он, держась за бок; Родольфус схватил брата в охапку и закружил его по комнате. – Ой–й–й–й, Ру–у–у–уди–и–и–и!! – взвыл мальчишка, захлебываясь смехом и молотя воздух руками. – Р–ру–уди–и, пр–р–рекр–р–ратии–и–и!! Ой, у меня полуцается р–р–р–р!!

Старший Лестрейндж рухнул обратно в кресло; Раба уткнулся ему в плечо, сдавленно рыча и кашляя от хохота. Лицо Долохова приняло отстраненно–задумчивое выражение – он снова склонился над балалайкой и тихо заиграл простой мотив. В этот раз Антонин не пел: он чуть покачивался из стороны в сторону, смотря перед собой грустным задумчивым взглядом, и братьям Лестрейнджам отчего‑то тоже стало одновременно грустно и спокойно на душе. Родольфус с сожалением вспомнил, что завтра утром Долохову придется возвращаться домой.

«А ну его к драклам, этого лорда…» — подумал Руди, бессознательно взъерошивая вихры брата. – «И Аваду туда же. Хорошо‑то как!..» Он заметил, что Рабастан уснул, только когда стихла музыка.

— Руди, уже поздно. Я, пожалуй, пойду спать, — сказал Долохов, бесшумно заворачивая балалайку. – Отнести его, — он кивнул на посапывавшего Рабу, — или сам справишься?

— Сам, — улыбнулся старший Лестрейндж, — не впервой. Доброй ночи!

Проснувшись на следующий день, Родольфус в ужасе обнаружил, что продрых до половины одиннадцатого; глухо ругаясь, он прямо в пижаме сбежал на второй этаж, но гостевая комната была пуста. Дурмштранговца не было ни в каминном зале, ни в столовой, где эльфы наводили порядок после поспешного завтрака. Руди показалось, что домовики были чем‑то недовольны или даже напуганы: дряхлый Вейси пересчитывал серебряные приборы и хмурился, сердито прижимая уши.

— Долохов… он отбыл? – расстроенно спросил старший Лестрейндж.

— Точно так, молодой хозяин, — отозвался Вейси. – Изволили сходить в конюшню, сэр, и дезаппарировать, сэр. Один, два, три, четыре… — эльф снова принялся считать ножи с выгравированным фамильным гербом.

— Как дезаппарировал? Разве он умеет? – изумился Родольфус. – И зачем ему лошади?

— Почем Вейси знает, сэр? Я домовой эльф, не могу покидать замок. Вейси рассказал, что сам видел, только и всего, сэр, — раздраженно буркнул домовик, почесывая лысую макушку и с недоумением разглядывая ножи. Руди бросился в конюшню.

На двери стойла Ричарда Третьего вместо серебряной таблички красовался плотный конверт, приколотый маггловской кнопкой. Карающий встревоженно фыркал, и когда Лестрейндж в замешательстве остановился возле его стойла, принялся злобно ржать и бить копытами. Зажав конверт в кулаке, Родольфус вышел во двор, где сновали туда–сюда хмурые слуги.

— Марси! – позвал Руди старую эльфийку, жену кухонного надзирателя Вейси. – Скажи, только правду – Долохов ничего не просил передать мне… на словах?

— Никак нет, сэр, — печально откликнулась домовиха, смотревшая на Лестрейнджа не то с жалостью, не то с подозрением. – Только уж простите меня, сэр, да я скажу как есть – очень странный был этот ваш гость, сэр. И кубок пропал, и два ножа, сэр, и даже пластинка эта, с кличкой пони, сэр…

— Я знаю! – огрызнулся Родольфус. Разве могли жалкие эльфы понять, что он отдал бы все серебро мира за настоящую дружбу!

— По плохой дорожке он пойдет, сэр, и вас потянет… — осмелев, добавила Марси; Лестрейндж побледнел и сунул письмо в карман.

— Не твое дело! – рявкнул он не своим голосом. – Пошевеливайтесь – скоро вернется хозяин!

— Так, построились! – скомандовал Люциус; голос эхом разнесся по залу, за шкафами завозились потревоженные мыши.

— Завершающую тренировку для проведения супер–секретной операции объявляю открытой! – Малфой по–дирижерски взмахнул палочкой – за его спиной материализовался проекционный экран с косо прикрепленным планом какого‑то здания. – Всем проявлять максимум бдительности, потому что повторять по тридцать раз, — Люциус покосился на Макнейра, — я не намерен!