Макс Фрай - Ворона на мосту

Голос Лойсо становился все тише, пока наконец не исчез из моего сознания окончательно. Я с досадой подумал, что он, конечно, прекрасный собеседник — глубок и остроумен, да и рассказывает поразительные вещи, однако любовь к эффектам в нем явно сильнее стремления передать смысл. Именно сейчас у меня появилось несколько важных уточняющих вопросов, а задавать их уже некому. Конечно, можно попробовать послать ему зов, но лучше, наверное, все-таки приготовиться к драке. На месте Лойсо я бы напал на противника именно в такой момент — когда он заворожен беседой, искренне заинтересован в ее продолжении и думать забыл о том, с чего все началось.

Но Лойсо на меня, конечно же, не напал. Думаю, с его точки зрения, я был настолько легкой добычей, что действовать, руководствуясь разумными тактическими соображениями, представлялось ему скучным и даже оскорбительным. Зато болтать со мной ему почему-то нравилось, по крайней мере на следующую же ночь Лойсо снова вышел на связь.

«Вчера я не успел рассказать тебе, как мне удалось проснуться. Потому что мне все-таки удалось проснуться — настолько, что я поднялся с постели и пошел умываться, а потом отправился слушать лекцию о лесной магии драххов,[8] скучную и бесполезную, если тебе интересно мое экспертное мнение по этому вопросу. Так вот, когда моя ненависть к рассказчику, мосту и вороне дошла до предела, я вдруг понял, что самый простой выход из положения — испепелить их. Мост, дохлую птицу, суетливого прохожего и заодно двуликого зануду, который мог бы, к примеру, спеть и сплясать, если уж пришла охота мне сниться. В некоторых случаях понимание становится началом эффективного действия; в идеале так должно быть вообще всегда, а я стараюсь соответствовать идеалу. И всегда старался. Поэтому стоило мне только подумать, как мое сновидение вспыхнуло и запылало, а я проснулся в постели, покрытой толстым слоем еще теплого пепла».

«И теперь ты решил спалить еще одно докучливое сновидение? — спросил я. — Такая последовательность заслуживает уважения. Но меня это не устраивает. Я, в отличие от тебя, только-только начал смотреть этот сон. Мне все еще интересно».

«Понимаю, сочувствую, но ты сам виноват. Надо было родиться хотя бы несколькими столетиями раньше, тогда у тебя было бы время и порезвиться, и заскучать. В любом случае я очень рад, что ты наконец-то перестал молоть чушь насчет моей крови и приоткрыл истинную подоплеку своей враждебности».

«Кровь это тоже важно, — парировал я. — Нужно быть дураком, чтобы не хотеть поживиться чужим могуществом. Тут всякий шанс, даже самый ничтожный, — великий соблазн».

«Вот всегда так с вами, молодыми. Только что был умный и вдруг — хлоп! — снова дурак, — вполне добродушно откликнулся Лойсо. — На твоем месте я бы все-таки кинулся в ноги бывшему приятелю, я имею в виду Кеттарийца. Уж не знаю, что вы там не поделили, но он, пожалуй, мог бы преподать тебе пару уроков, как смотаться в другую реальность, пока не поздно… Что именно вы не поделили, кстати? Или ты ему просто надоел после дюжины лет возни? Он очень ненадежный человек, это правда. Ни на чем не способен надолго сосредоточиться, а то бы цены ему не было».

Мой разум завопил было: «Провал, провал!» — но вовремя притих. Решил, что с паникой можно не спешить. Сперва надо оценить ситуацию. Соображать мне пришлось очень быстро, но я все-таки понял: вопрос Лойсо означает, что ему известно о нашей с Чиффой дружбе, однако он совершенно уверен, что она продолжалась всего дюжину лет, после чего мы якобы разругались и я снова остался один. То есть проницательный-то он проницательный, однако дурацкая уандукская пилюля, в пользу которой я не слишком-то верил, работает, и еще как. В глазах Лойсо я выгляжу человеком, который провел последние годы в полном одиночестве. Поэтому можно спокойно собраться с мыслями и отвечать.

«Чиффа все время врет, — сказал я. — Обещает и не делает. Мне надоело. Не люблю, когда меня водят за нос. Я хотел его убить, но не вышло, а теперь он окружил себя какой-то специальной защитой от меня одного, так что я не могу к нему приблизиться. И даже зов послать, поговорить не могу. Странно, вообще-то. Я не думал, что он может меня бояться».

В целом, я был доволен своей импровизацией. Не так плохо для человека, который не научился врать в детстве. Во всяком случае, Лойсо проглотил мою ложь. И даже, кто бы мог подумать, вступился за честь Чиффы.

«Скорее всего, он просто тебя щадит, как и я. Опасается зашибить ненароком. Уж не обижайся, но, с точки зрения любого мало-мальски опытного и могущественного колдуна, ты удивительно трогательный. Как, впрочем, все талантливые дети, обреченные на недолгую жизнь».

«Да какой же я, к темным магистрам, ребенок?!»

Возмущение мое, надо сказать, было совершенно искренним. Как будто не было у меня иных забот, кроме как заставить этого не в меру снисходительного злодея признать меня равным и убить по-человечески, без сентиментальных причитаний.

«Всякий колдун, которому еще нет трехсот, ребенок, — объяснил Лойсо. — Триста лет, срок жизни обычного человека, — раннее детство мага. Только потом начинается постепенное взросление — для того, кто доживет, конечно. У тебя, увы, мало шансов. Хоть ты их и заслуживаешь».

Его Безмолвная Речь имела ярко выраженный оттенок неподдельного сочувствия. Вот сейчас я растерялся по-настоящему. Куда больше, чем когда выяснилось, что Лойсо знает о моем союзе с Чиффой. Быть первым в Мире человеком, которого пожалел Лойсо Пондохва, — что за причудливая форма избранничества! Впрочем, даже если бы я, окончательно обезумев, стал хвастать этим на всех перекрестках, мне бы все равно никто не поверил.

«А что именно Чиффа тебе обещал и не сделал? — спросил тем временем Лойсо. — Мне интересно».

Тогда я рассказал ему историю о мертвых магистрах из ордена Ледяной Руки. Выложил все как есть, только финал слегка подкорректировал. Дескать, Чиффа научил меня правильно дышать и это помогает обходиться без сна. Но он твердо пообещал уничтожить мертвецов, если я буду действовать в его интересах, после чего годами вил из меня веревки, не предпринимая никаких действий.

Я вложил в эту ложь столько неподдельной искренности, что под конец сам уже нетвердо помнил, как обстоят дела, а ярость, с которой я думал о Чиффе, более слабого человека, пожалуй, вполне могла бы если не убить, то хотя бы изуродовать, и расстояние тут не помеха. Неудивительно, что Лойсо принял мой рассказ за чистую монету, если я сам себе начал верить.

«Ненавижу, когда мной помыкают, — подытожил я. — Мне и твоя-то кровь нужна, чтобы расправиться с ним. И с мертвецами, конечно. И вообще со всеми. Может быть, дашь выпить глоток, если уж говоришь, что у меня нет шансов тебя убить?»