Кровь и ложь (ЛП) - Вильденштейн Оливия

Я быстро кивнула. Ужин, который я только что съела, норовил выйти наружу.

— Ты поэтому не выходишь из гостиницы?

Она сжала губы.

— Sí.

— Тебе не надо было возвращаться сюда Эвел... то есть, Глория.

— Не называй меня Глорией.

Она встала, подошла ко мне и села на этот раз напротив меня. Она протянула мне свои руки ладонями вверх. И когда я не дотронулась до них, она сказала:

— Может быть, я нашла тебя не при самых хороших обстоятельствах, но, пожалуйста, не сомневайся в том, как сильно я тебя люблю. Ты мне как внучка, Несс.

Моё горло сжалось.

— Прошу тебя, querida, не презирай меня за мою ложь. Я не могу тебя потерять. Te quiero tanto¹⁸…

Моё сердце начало колотиться, и в тот же момент я опустила руки на ладони Эвелин. Она обхватила их своими пальцами, словно боялась, что я передумаю, но я не собиралась этого делать. Я никогда бы не передумала. Мне было неважно, как она пришла в мою жизнь. Главное, что она делала для меня с тех пор, как она в ней появилась. А она любила меня. Так же глубоко и отчаянно, как и мои родители.

У меня было ещё так много вопросов, но один из них был важнее других.

— Ты и правда не знала, кем я была?

Она медленно улыбнулась:

— Нет. Я не знала, что мужчины и женщины могут перевоплощаться в волков.

— Фрэнк не рассказывал тебе?

— Нет. И после той ночи, когда он меня спас, я не решалась спросить его. Думаю, я отчасти не хотела знать правду, — уголки её губ были ещё какое-то время приподняты, но затем медленно опустились, превратившись в тонкую линию. — Он приходил несколько часов назад проведать тебя, — она провела большими пальцами по моим рукам. — Он попросил меня убедить тебя стать частью... стаи.

Я так резко вдохнула, что воздух обжог мне ноздри. Была ли у меня теперь такая возможность?

— Я сказала ему, что не сделаю этого. Что это должно быть твоим решением. Но...

Она постучала большими пальцами по тыльной стороне моих одеревеневших рук.

— Но?..

— Но я считаю, что ты должна подумать над этим. Я переживаю о тебе, querida. Я переживаю, что без защиты стаи кто-то может причинить тебе вред.

— Мой папа был под защитой стаи, и он мёртв.

Её большие пальцы замерли, а ее и без того бледная кожа побелела от ужаса.

— Стая не может защитить меня от всего, Эвелин. Посмотри, что сделала моя собственная семья. С тобой.

Со мной. Знала ли она, что Эверест заставил меня взять на себя вину за его преступление?

— Думаю, ты права.

Долгое время она молчала, её глаза сосредоточились на полумесяцах, которые она чертила пальцами на моей коже.

— Фрэнк сказал, что мой бывший муж не убивал Хита, но я думаю, что он сказал это, чтобы успокоить меня. Хотя, может быть, это только моё воображение, — она испустила тяжёлый вздох. — Какое облегчение, что ты всё знаешь. Какое облегчение.

Меня подмывало сказать ей правду насчёт Хита — хотя бы для того, чтобы уверить её в том, что его убил не тот монстр, за которым она была замужем.

Я была уже готова начать излагать ей эту запутанную историю, когда она сказала:

— Лиам снаружи. Он ждёт уже весь день, чтобы поговорить с тобой.

Я резко посмотрела в сторону балкона.

Уголки её губ приподнялись, и затем она засмеялась.

— Ты думаешь, что я позволю мужчине болтаться за дверями твоей комнаты? — она покачала головой. — Он ждёт тебя целый день на крыльце гостиницы. Не только Фрэнк приехал сюда, но и Лиам... и Лиам.

ГЛАВА 49

После ухода Эвелин я не сразу побежала из комнаты. Я провела несколько долгих минут, переваривая то, что она мне рассказала, и, пытаясь принять то, что наше знакомство произошло не из-за спонтанного проявления доброты; и что когда-то она была замужем за человеком, который убил моего отца; и что Фрэнк переживал обо мне в достаточной степени, чтобы отправить кого-то приглядывать за мной. До этого я была убеждена, что все члены Боулдеровской стаи ненавидели меня.

Биение моего сердца ускорилось, когда я взялась за ручку двери и повернула её. Мой путь по коридору, покрытому ковровой дорожкой, показался мне бесконечным. А из-за головокружения пол шатался под ногами, как на каком-нибудь аттракционе. Несколько раз мне приходилось прислоняться к стене, обшитой деревянными панелями, чтобы не потерять равновесие.

Большая гостиная была освещена тусклым светом, и в ней находились несколько гостей, потягивающих вино. Меня удивило, что гостиницу не закрыли после того, что произошло. Неужели Джеб был всё ещё здесь?

Я оглядела террасу в поисках Лиама. Он стоял, облокотившись о перила. Я долго глядела на него и на то, как белая луна очертила его длинное тело. Летняя тёплая ночь была украшена идеально круглой луной.

Старейшины сейчас, должно быть, бегали вместе с другими членами стаи. Мне было странно думать о том, что когда-нибудь наступит время, когда я больше не смогу перевоплощаться по желанию.

Лиам либо пока не почувствовал моего присутствия, либо не решался показывать этого, боясь спугнуть меня. Я медленно подошла к нему, и ещё более медленно положила локти на перила.

Он продолжил смотреть на огромное пространство, усыпанное звёздами, точно драгоценными камнями, растянувшееся перед нами.

— Прости меня, Несс.

— За что?

— За то, что не поймал Эвереста, и дал ему уйти. За то, что мой отец сделал с твоей матерью. За то, что мы отказали тебе в твоей просьбе стать членом стаи. За то, что причинил тебе боль.

Он коснулся отметин на моей щеке, оставленных его когтями. Затем его взгляд опустился ещё ниже, и я знала, что он извинялся уже за другую ночь.

— Я лишила твоего отца дееспособности, Лиам. А потом попыталась отнять то, чего ты так желал, только для того, чтобы позлить тебя. Если кто-то и должен извиниться, то это я, — я посмотрела в сторону качающихся сосен, которые в эту яркую ночь были почти такими же зелёными, как и днём. — За то, что я решила подружиться с Джулианом, потому что Эверест сказал мне, что Альфа Сосновой стаи сможет защитить меня от твоего гнева, когда ты узнаешь о том, что я сделала.

Мои глаза так горели, что от холодного воздуха их начало щипать.

Он сдвинулся, и его тело теперь было полностью обращено ко мне.

— Так вот в чём дело? А я думал, что у тебя с ним интрижка.

— Боже, нет, — я содрогнулась.

Он решил, что мне холодно, и положил руки на мои голые плечи. От этого я задрожала ещё сильнее.

Он нахмурился.

— Тебе холодно?

— Нет.

На его лице появилась улыбка. Он провёл одной рукой по моему плечу в сторону шеи. Его большой палец остановился в ложбинке между моими ключицами. А четыре других его пальца слегка коснулись моих позвонков. Мой пульс бешено застучал под его большим пальцем.

— Знаешь, в ту ночь, когда всё произошло — почти сразу после того, как ты ушла — мой отец позвонил мне. Он был возбуждён и пьян. И зол. По-настоящему зол. Он приказал мне поджечь гостиницу. Сказал, что твоя семья погубит нашу стаю. Я сказал ему, что он пьян и сошёл с ума, и что никто не будет ничего поджигать. И тогда он назвал меня трусом. Он сказал, что я такой же трус, как и моя мать. А затем он сказал...

Его пальцы сжались вокруг моей шеи, почти сделав мне больно.

Я схватила его за руку и отодвинула её от себя.

Его веки закрылись.

— Что он сказал? — проговорила я.

Он крепко сжал губы. Так крепко, что я решила, что он их уже никогда не разомкнёт. Но он вымолвил:

— Он сказал, что надеялся сделать из меня мужчину, избавившись от неё.

Моя рука застыла на его руке.

— Избавившись...

— Папа бил маму. Часто. В ту ночь, когда она умерла... — его голос задрожал.

Я сжала руку Лиама, чтобы успокоить его.

— Они поругались из-за меня.