Кирилл Кащеев - Донгар – великий шаман

Осмелившегося камлать в Ночи Белого словно накрыло черным куполом ужаса.

Бубен вывалился из рук шамана. Прижимая к себе колотушку, толстяк рухнул на колени.

– Мальчик… Мальчик… – шептали его посиневшие губы, а глаза отчаянно шарили по несущемуся вокруг страшному хороводу, пытаясь высмотреть кого-то сквозь него.

– Тебя ищет, – с усталым равнодушием бросил Кэлэни. – Рассчитывает, что ты поможешь.

– Но… Как я могу помочь? – выкрикнул Пукы. – Сяхыл же – верхний дух! Он белых шаманов слушает! А я-то… Я… – он не закончил. Кроме оглушающего, высасывающего силы отчаяния при взгляде на вертящийся вокруг страшный хоровод в глубине его души таилось еще и мелкое такое, гаденькое облегчение. Ни за что на свете он не мог шагнуть туда – сквозь сплошную завесу кулей. Так ведь и не надо, не надо! Все равно он ничего сделать не может.

Кэлэни поглядел на мальчишку так, словно по-прежнему сидел внутри него – и видел этот самый мелкий червячок облегчения.

– К-когда ты наконец поймешь? Черных слышат все. Черных слышат всегда. Черные для Дня – Черные и для Ночи. Черные камлают живым – Черные камлают и мертвым. И если уж Черные умудряются договориться со скандальными нижними духами, так с покладистыми и спокойными верхними у них и вовсе проблем не бывает. А м-может, ты вовсе и не хочешь понимать? Да что мы тебя, как девицу, уговариваем! – Кэлэни вдруг вытянулся тонкой струйкой дыма – и взвился в небеса. За ним сорвался Хонт, перевернулся в воздухе и, сложив крылья, ринулся вниз. Исчез, пройдя сквозь землю, как сквозь воду. – Решай сам, мальчик! Решай наконец сам! – грянуло с небес и из-под земли.

– Куда вы? Куда? – закричал вслед мальчишка, но его крик повис без ответа.

Пукы остался один – совсем как окруженный кулями Белый. В этот момент застывший на коленях Белый шаман схватился за сердце – и тяжело завалился на бок. Мальчишка накрыл голову руками – и, словно мечом, вспоров своим телом разделяющий их хоровод кулей, рванул к скорчившемуся на земле шаману. Ухватил толстяка за плечи, с натугой повернул к себе. Белый шаман хрипло дышал, но его посеревшие губы тронула слабая улыбка.

– Хамнаар хамы чуве кара дуне хамнаар чуве, – слабо выдохнул он. – Тот, кому суждено камлать, тот камлает черной Ночью. – Его веки медленно опустились. Но Пукы еще почувствовал, как в руку ему ткнулась рукоять шаманской колотушки.

слова для ответа пришли сами собой.

Мальчишка опустил шамана на землю. Выпрямился, пристально поглядев на вертящихся вокруг кулей. Поздно думать о Храме, о правильном пути и о верности заветам. И даже решать тоже уже поздно.

Пукы подхватил валяющийся у его ног бубен – и колотушка в первый раз ударила в туго натянутую кожу. Он нерешительно притопнул торбозами – а потом ноги будто сами вспомнили, что делать. Он подпрыгнул на месте, крутанулся – и понесся по кругу, обратному бешеному хороводу кулей, не переставая выстукивать сложный призывный ритм.

– Мой бубен как гора, моя колотушка как камень! – слова речитатива складывались мгновенно, словно он делал это уже сотни и сотни раз. – Вы – верхние духи, вы – повелители! Я вас славлю, я вас славлю, здесь ждет вас вкусная пища, придите и возьмите ее! Ты, Сяхыл-Торум, повелитель молний! Летит он стремительно, звучит свирель пронзительно… – в мерный рокот бубна и впрямь вплелся тонкий, пронзительный, как комариный звон, посвист свирели. И еще топот копыт. Топот приближался.

Кули перестали хохотать. Карусель вокруг Пукы замедлилась. Духи болезней один за другим начали зависать в воздухе. Их измученные жертвы вываливались из скрюченных когтей, но духи даже не замечали этого, испуганно уставившись в небеса.

А в небесах творилось странное. Сплошной покров облаков мелко задрожал, словно отвечая ритму приближающейся скачки. Копыта били все ближе, ближе… И по краю открывшегося над сторожевой башенкой окошка чистого Ночного неба, застилая звезды, пронеслись огромные сани, запряженные черными оленями. Их копыта дробным цокотом отозвались в ушах Пукы – нависающие над крепостью тяжелые тучи ухнули перекатывающимися грозовыми раскатами. Голос, неотличимый от ударов грома, прикрикнул на оленей. Громко щелкнули вожжи небесной упряжки – ветвистая золотая молния рухнула во двор крепости, пронзив куля с гнойными язвами. Жуткая тварь вспыхнула, рассыпавшись кучкой черного пепла. Восседающий на санях старик с разметавшимися, как грозовой ветер, волосами склонился над крепостью. Огромный раскосый глаз уставился прямо на двор. На стонущих людей, разбросанных по улочкам, словно ненужный мусор, на бесчувственного белого шамана, на перепуганного мальчишку со слишком большим для него бубном в руках… На роящихся в воздухе кулей. Пукы увидел, как этот глаз наливается яростью. А потом на крепость рухнул целый водопад золотых молний.

Небесные стрелы мелькали одна за другой, нанизывая на себя мгновенно вспыхивающих и рассыпающихся кулей. Истошно визжа – теперь уже от ужаса, – духи болезней заметались по двору в поисках укрытия, но молнии находили их везде.

И тогда кули взмыли в воздух – и ринулись прочь, за крепостную стену. Золотые молнии прожигали в их роях целые просеки – но уцелевшие кули летели, летели…

«Да ведь я как всегда – сделал только хуже! – мысленно взвыл Пукы. – Стрелы Сяхыл-Торума только разгонят их, кули полетят по Югрской земле, а потом дальше – по всему Сивиру, пока никого живого не останется! Точно, черное шаманство – и впрямь злое дело! Или у меня удача такая?»

Пукы отчаянно заметался – их надо удержать! Во что бы то ни стало удержать! От напряжения в ушах зазвенело, из разбитого в недавней драке носа снова закапала кровь… Проносящийся мимо него куль остановился. Завис перед Пукы. Метнулся прочь. Снова вернулся, будто не в силах решить, чего же он хочет – бежать или остаться. И, кажется, не в силах противиться необоримому желанию, вдруг протянул похожий на гнилой отросток палец. Движением, таким быстрым, что Пукы даже отпрянуть не успел, подхватил на лету капельку крови – и сунул в зубастую пасть. На его гнилой морде застыло выражение непередаваемого блаженства – и тут же молния Сяхыла испепелила его.

– Ну хоть помер счастливый, – пробормотал Пукы, вытирая кровь из-под носа. И тут же услышал жадное ворчанье – десятки кулей зависли возле него, не отрывая безумных глаз от выпачканной кровью ладони. – Ах, вот оно что… – прошептал он. – Самсай говорил – любимое лакомство! Кровь шамана! А вас-то, мелких, к столу не пустили… Ну сейчас я вам устрою пиршество! – он отшвырнул колотушку и бубен и бегом рванул на развалины стражницкой – подальше от лежащих на земле людей. Оскальзываясь на раскатывающихся бревнах, взобрался на самый верх оставшейся от стражницкой высокой кучи бревен. Выхватив из-под парки отцовский нож, с маху полоснул себя по ладони. Боль показалась ему восхитительно холодной – наверно, таким и был знаменитый поцелуй Снежной Королевы, дар отважным и верным. Пукы широким веером окропил развалины брызгами своей крови. – Нате! Жрите! Идите сюда – возьмите! – он высоко вскинул руку.