Иван Галкин - По мостовой из звёзд

Ворон, нелепо каркнув, черной тряпочкой свалился с дерева, глухим стуком возвестив падение. А затем расхохотался и продолжил:

— И я говорю не о том, что красоты без уродства не бывает, и не о том, что ты всегда будешь стремиться к идеалу. Я говорю о большем — о балансе неравновесия. Грань между равновесием и движением. Между умиротворением и безумием. Выбор лишь за тобой. — Птица подняла одно крыло. Саша был уверен, что оно указывало в его сторону.

— Какой выбор — быть немного сумасшедшим?

Птица вывернула голову, взглянув на человека:

— Каждый мечтает об этом.

Ворон смеялся.

Саша стоял на крепостной стене. Он видел бой, которого еще не было. Риши, лесники и жители Верска смешались на бранном поле.

— Знаешь, Ворон, я боюсь, что я не смогу дойти до конца. — он взглянул на далекий лагерь ришей. Где-то там находилась палатка…. Риш и лекарство. — Я знаю, что должен, но я не знаю, я не думаю что я смогу.

— Если ты поверишь в то, что имеешь силы выполнить то, что начал — то ты это сделаешь. Какие бы трудности тебе не встречались, тебе надо преодолеть всего одну — самого себя. И не я же должен тебя заставлять? Каждое твое действие, даже самое малое, приближает тебя к цели. Думай о том, что ты должен жить, Скиталец.

— Ты прав, я… должен жить и искать. И я выживу. И найду… что бы это ни было. И все-таки… это сейчас. Но стоит только чуть задержаться… и мне будет все это не нужно. Я будто на лезвии и боюсь сорваться.

— Страх, Скиталец… Я скажу тебе так — пусть ваши сердца — только мышцы, плоть и кровь, а мозг — набор нейронов… За каждой клеточкой ваших тел все еще стоит множество тайн. Ваши гены скрывают их и тем более — ваши мысли, рождающиеся из электрических сигналов. Вы — прекрасны, как и любая невообразимо сложная материальная конструкция. Понять это и полюбить себя…

Как и все, что вокруг. Я мог бы сказать тебе о любви к жизни, о том, что даже смерть продолжается в идеях и близких, в твоих деяниях и памяти о тебе… но сейчас ты способен понять большее. Тебе не нужны иллюзии.

— Любовь к себе и к миру… не требует доказательств. И нет начала и конца, и это совсем не страшно… глядеть в бесконечность. Я понимаю.

— Верно. Умрешь ты или близкий тебе человек — это не конец. Но в первую очередь потому… Что мертвые не имеют больше страха и сожалений. Страшно до, но не после. Страшно не тогда, когда думаешь о смерти, а тогда, когда думаешь о жизни. Ты сам можешь выбрать свою мечту и сделать ее недостижимой. Но если это Жизнь делает ее такой, если вдруг Жизнь потребует сделать выбор… Ты будешь знать, что нет никаких ценностей, кроме самой Жизни. Но нет на тебе груза мнимого и бесполезного, а если жизнь — самоценность, то это такая хрупкая грань… Отказавшись от алчной надежды, выбрав призрачный шанс успеха на пути к мечте и преступив эту грань… Может быть все получится? А может быть, твоя любовь ко вселенной останется в ней, сиять так и не достигнутой мечтой.

— В любом случае, это дороже того, чтобы свернуть с пути… Благодарю, Ворон.

— Да, Скиталец… Только я не был бы собой, если бы не напомнил, что иногда повернуть… означает добраться до чего-то столь же великолепного.

— Но это мой выбор, Ворон? Ведь на то он и есть.

— Верно, Скиталец.

— Я говорил, что хочу увидеть чудо, которое ты ищешь… но для меня ты его уже сотворил. Я в долгу у тебя и ты даже не представляешь, насколько… Я сказал это и моему слову ты можешь верить. Иногда ошибку можно променять на жизнь. И иногда эта жизнь меняет сотни других.

Так сказал Родам. Сказал когда Саша навестил его в шатре. Это было на следующий день после возвращения посольства, вместе с Остегом.

— Хорошо, только мне нечего просить. Раньше нужно было, а теперь… Теперь я сам. — ответил мальчик тогда.

Но только несколько позже, встретив Ареила, Саша полностью понял, что Родам имел в виду.

— Послы рассказывают о тебе чудеса. — сказал князь, сверкая черными глазами.

— Мы же договорились.

— Я помню, — отмахнулся Ареил. — Но это же не значит, что ты мне не расскажешь?

— Расскажу. Только что там такого?

— Как ты спас Остега?

— А почему именно он?

— Как это почему? Он наследник Дегама.

— Дегам?

Ареил удивленно поднял брови.

— Дегам — это правитель Згока. — сказал он. — А Родам — его брат. Ты же столько общался с Родамом, неужели не знал?

— Не знал. И я все равно не понимаю, почему это он наследник?

Ареил вздохнул.

— У Дегама нет своих детей. Ему уже почти шесть десятков лет — значит, и не будет. И у него один брат. Вот и выходит, что Остег — наследник.

— Так вот почему он сказал, что я не представляю насколько он у меня в долгу. А почему же тогда они его сюда отпустили?

— Я не знаю этого. Но он вроде бы очень упрям. К тому же, я Дегама не видал, почему он отпустил сказать не могу. Но если брат Дегама говорит, что у тебя в долгу… Иногда мне кажется, что все события моего города задевают тебя, а ты их. Зачем же Пальд направил тебя сюда?

Лесники передавали сообщения с сидами. Они стояли в лесу за городом, ожидая наступления. И, в то же время, город готовился к новой битве. Пятнадцать карранов во главе с Родамом и освобожденным Остегом томились в своих загонах пока их наездники подгоняли снаряжение. Кузницы и так не останавливались с момента осады, а все способные держать оружие находились в постоянной готовности.

Риши же готовили метательные машины и баллисты, почти все уже были восстановлены. Укрепляли частокол вокруг города. И казалось, будто они не подозревают о готовящемся ударе. Так это или нет, но если бы люди могли видеть подкрепления, стекавшиеся к лагерю накануне битвы… Все кто ранее грабил деревни и поселки были здесь. Риши направили в лагерь даже те отряды, которые должны были находиться на охране кораблей.

Метательные машины били постоянно, расходуя последние камни, но не давая городу восстановить стены. Обе стороны готовились биться насмерть, уверенные в слабости противника.

Владыка, верхом на огромном седом хорхи, наблюдал за своими войсками, крадущимися в темноте. Если риши и не ожидали чего-то, то удара ночью из ослабленного города. И тем более — лесников.

Лерад наблюдал за таящимися во мраке бойцами, всадники вели стидов в поводу, пешие старались не звенеть металлом. Почти все мужское население сейчас едва слышно передвигалось по холмистой равнине между городом и лагерем крысолюдов.

В нетерпении переминались карраны, чувствуя напряжение своих наездников. Все они были выведены из загонов, готовясь взлететь один за другим. Родам ждал появления гонца.