Ирмата Арьяр - Белое пламя

«Не увидишь, пока не вернется сердце белой магии и королева, — вздохнул дух. — Ты видел то, что я помню. Сейчас это выглядит так…»

Меня словно в сердце ударили, и я едва сдержал крик. Жемчужное сияние резко потускнело. Стройные очертания оплыли в пену. Лепестки цветка — уже не такого огромного — поблекли и хаотично свивались, а в сердцевине зияла дыра, посыпанная бело-серым пеплом. Рана, огромная рана расползалась по белому лотосу. Цветок умирал.

По щекам потекли слезы. Что бы ни случилось со мной, теперь я знаю, ради чего жить и дышать. И я вдруг странным образом почувствовал, что мой бесплотный дух-хранитель тоже плачет. Беззвучно и страшно.

«Рогнус?»

Он не ответил: нам помешали.

По мягким кошачьим шагам за спиной я понял, что приближается принц, но не повернулся. Провел ладонью по щеке, растерев мокрую дорожку.

— Что с тобой, Дигеро? — удивился Игинир. — Осторожнее с Корнем солнца. С непривычки может ударить в голову.

— Спасибо за предупреждение, ваше высочество. Я не пил.

— Ты уже полчаса глаз не сводишь с гор.

— Я впервые смотрю на них со стороны.

Он подошел, искоса взглянул в лицо.

— Я могу показаться бестактным, Дигеро, но все же спрошу: почему это величественное зрелище вызвало у тебя такие горькие чувства?

— Простите, если скажу банальность. Я внезапно обрел смысл жизни. Это оказалось очень больно.

— Болит живое, значит, ты жив, — улыбнулся северянин, чуть прищурив колдовские глаза. — Ты точно уверен, что ни капли не пил? Обычно поиски смысла жизни начинаются после третьей рюмки.

Я улыбнулся.

— Зачем искать то, что найдено?

Он поймал мой прощальный взгляд на горный пейзаж.

— Похоже, у тебя не было личного наставника, Дигеро? Тогда я, на правах старшего, тоже скажу несколько банальностей с твоего позволения. — Он сделал паузу, как будто действительно ждал возражений. Не дождавшись, продолжил: — Любовь к родине — необходимое условие для мага, но еще не смысл всей жизни. Любовь нельзя ставить во главу угла. Во имя любви совершаются такие страшные вещи, какие никогда не совершатся, если делаются с любовью. Во имя любви отнимают, а с любовью — дают. А смысл — он проще и сложнее. Он каждое мгновение — свой. И целое поймешь только на последнем рубеже. Тогда и придет смысл. По крайней мере, так говорит мой любимый младший брат, а он знает точно, он уже умирал однажды.

— О бессмертии ласхов я не слышал.

— Он полукровка. И стал вейриэном, как и его мать.

«Тоже полукровка, ничего святого», — вспомнил я ворчание Таррэ. И у этого полукровки куча ласхов, ни у одного вейриэна больше нет их в подчинении.

— Его имя Рагар?

Принц кивнул, по его волосам рассыпались жизнерадостные радужные отблески.

— Я люблю брата. Помню его мать, хотя я был еще мал. Она относилась ко мне как к родному, когда жила у нас. И Таррэ, как бы он ни строил из себя злого вейриэна, был мне настоящим другом. Потому я не могу относиться к Белым горам как к чужой стране, Дигеро. То, что происходит здесь, задевает меня за живое. Но и свою холодную родину я люблю. И мне кажется, у нас общая беда.

— Темная страна?

— Не знаю. Я тебе вот что скажу… Полгода назад мы поймали в рейде темного вейри. Отец лично допрашивал. Я не смог присутствовать, но читал записи допроса. Оказывается, они тоже любят свою страшную темную родину. Удивительно, да? А самое удивительное — там тоже творятся непонятные вещи, пугающие даже темных. Мы сначала решили — это агония и Темная страна вот-вот снимется с места и рухнет на чьи-то головы. Пятьсот лет они сосут северные земли, пора клопу отпасть… — Игинир помолчал, глядя на горный пейзаж. — Но теперь, Дигеро… Теперь, когда я увидел, что и святое Белогорье затронуто тленом, начинаю понимать, что дело не в этом.

Я хохотнул:

— Неужели и темные ни при чем?

Игинир перевел на меня жуткие, гипнотические глаза. Припечатал:

— Агония везде. У Роберта в королевстве тьма знает что творится. У шаунов и аринтов… Такое ощущение, что тлеет весь мир. И либо вспыхнет весь и разом, либо так и дотлеет незаметно, если не найти истинную причину. И может оказаться, что твой обретенный смысл жизни включит в себя не только Белогорье, но и мою родину, и родину аринтов, и даже Темную страну.

— Это невозможно!

— Как знать… Уже двое из знакомых мне высших белых вейриэнов этого не исключают.

Это измена! — лихорадочно колотилось в висках. Чудовищная измена самой сути жизни и света.

— Отогрелись? — услышал я принца, как сквозь туман. — Тогда в путь!

И нам опять предстоит война, думал я, проносясь на крыльях ласха над еловыми верхушками залитого закатным солнцем леса. И пусть мои мысли были пафосны, наедине с собой я мог это позволить. Война идет давно, невидимо и непрерывно, только нам об этом не говорят старшие, потому что еще не наступило наше время. Война не только с Темной страной, как было всегда. Теперь уже на новом витке — с самими собой. Друг с другом. Это уже началось.

Я оглянулся на горные пики, попытался представить дивный белопламенный цветок из воспоминаний духа. Что бы ни говорил мне принц чужой страны о мире во всем мире, моя задача маленькая — чтобы наш белый лотос снова расцвел. Моя душа и сердце принадлежат Белогорью и ничему другому.

Лэйрин, это последнее письмо я лично запишу и отправлю тебе, если его не выкрадут вездесущие духи из моего походного мешка и даже из памяти. Ты должен знать то, что я узнал и понял.

И я обязан попросить у тебя прощения. Заранее. Прости, наша клятва безоглядной дружбы — это детство, а мы уже взрослые парни и должны оглядываться на то, что остается за нашей спиной.

Превыше всего я поставил мою родину. Когда ты станешь королем, я, как и все лорды гор, не дам тебе присягу верности. Я, как и все наши кланники, уже дал ее Белогорью и его будущей Белой королеве. Но я люблю тебя как друга, и ты всегда можешь на меня положиться, пока твои интересы не пойдут вразрез с интересами гор.

И еще. Я никогда не буду тебе лгать. Просто знай это.

Что ж, Хейни оказался прав. Сиаль даже не смогла приблизиться к Дигеро, чтобы переговорить. Молодой лорд был все время занят.

Только один раз ей показалось, что она поймала его взгляд, брошенный через весь огромный зал Совета, но в следующий миг его увел лорд-риэн Этьер, его отец.

Она впервые попала в огромное, сияющее здание Совета, но ее не трогала ни роскошь, ни изящество.

Сиаль ждала долго, скромно устроившись у одной из колонн и стараясь не замечать недоуменных и насмешливых взглядов, которыми ее одаривали высокие лорды и леди. Хейни стоял рядом, расставив ноги и сложив на груди руки с таким раздраженным видом, что никто не решился ни подойти, ни бросить какое-нибудь язвительное замечание.