Татьяна Стекольникова - Здравствуй, Гр-р!

3. Я надеваю бронежилет.

Паша не выпустил меня из музея, пока в холле не появился Громов. Вывели меня опять под конвоем.

— Громов, ты еще руки мне заломи и голову пригни — как в кино, когда злодеев в машину сажают, — прошипела я, забираясь в джип.

— Надо будет — и пригну… Ты же слушаться обещала… Соню сегодня пытались отравить… Если бы не бдительность Дэна — он у Соньки дежурил, Денис, еще один наш сотрудник, — конец бы ей пришел. Такой дрянью Катя накачала фрукты — откуда только берет… Дэн передачу — мандарины обычные — перехватил, ребятам на экспертизу отправил. А так как дело на особом контроле, анализ сделали быстро. Кто передал — неизвестно, баба какая-то, она санитарке сказала, что попросили на улице передать, мандарином за это угостили… Катя в Энске… А ты сейчас наденешь бронежилет…

— Гринь, с ума сошел?

— Возможно. Но ты наденешь бронежилет…

Спорить бессмысленно — это я поняла по бровям Громова, съехавшимся у переносицы. Пришлось снять жакет, потом пиджак. Пиджак на бронежилет не налезал.

— Что, у тебя пошире ничего не нашлось? — нервничал Гр-р.

— Откуда я знала, что надо будет напяливать эту штуку?

Пашка веселился на заднем сидении: пререкаться с шефом — это мало кому удавалось.

Бронежилет мне надели на пиджак, под жакет.

Кладбище — то же самое, на которое в сентябре отвезли Луизу. Галю хоронили в закрытом гробу — не было возможности восстановить лицо. Я слушала, как Громов тихо говорил Паше, что Катя задушила Белову в машине, но так как сама выйти из "запорожца" не могла, открыла дверь — со стороны пассажира — и на ходу выталкивала труп. Какое-то время тело Галины волочилось по асфальту, а чтобы его выбросить, Кате пришлось делать резкие виражи. В конце концов, труп остался лежать у дороги — совершенно измочаленный…

— Громов, ты мне про это не рассказывал…

— Зачем тебя пугать?

— Меня этим не испугаешь… Забыл, что я дочь мента?

— Ага, ну как же, потомственная мисс Марпл…

— Проехали, уже миссис… А тело как опознали?

— По документам… Сумочка с ней была… Ну, и шрамы — от аппендицита и маммопластики; старый перелом, тату на ягодице… Соне повезло: Катя ее выбросила из машины без всякого ралли — поэтому физиономия у Соньки целая осталась…

Мне стало очень неуютно, я прижалась к Громову и даже попыталась пошутить:

— Гринь, а у меня ни шрамов от маммопластики, ни старых переломов… Как ты меня узнаешь, ежели что? Надо срочно сделать тату…

— Нашла тоже тему для веселья! — нахмурился Громов. — Накаркаешь…

Народу собралось много, в основном, знакомые Устюжанина, а родственников Гали всего двое: брат, мальчишка лет шестнадцати, и бабушка — совсем старенькая, мне показалось, она плохо понимала, что происходит.

Катафалк медленно ехал по центральной аллее. Остальные машины похоронного кортежа, в том числе и джип Громова, остались у ворот кладбища. Вся толпа медленно тянулась за катафалком. Гр-р шел рядом со мной, Паша — чуть позади. Сосны, кусты возле каждой могилы. Песок под ногами, поэтому нет удручающей грязи. Дорожки, пересекающие аллею, достаточно широкие, вполне может проехать автомобиль. Они и ездили — то здесь, то там мелькали легковушки, оживленное движение, несмотря на будний день. Обычное занятие по весне — приведение в порядок перезимовавших могил. Вон сколько у покойников родственников осталось на этом свете — с лопатами и граблями…

Короткая панихида, суета с опусканием гроба в могилу, венки, кутья… Поворачиваем назад, к выходу, чтобы рассесться по машинам. Паша по-прежнему прикрывает меня сзади. А Громов? Не вижу его — какие-то тетки заслонили. Я делаю шаг влево, чтобы выяснить, где Гр-р, и получаю удар под левую лопатку, который сбивает меня с ног. Как я долетаю до земли, я уже не знаю. Кто-то выключил свет.

Голоса… Открываю глаза:

— Здравствуйте, Андрей Андреевич! Это опять вы… А можно мне пятьдесят грамм?

И опять куда-то проваливаюсь…

Окончательно прихожу в себя в больнице. Встать? Часиков через пять — вы под капельницей… Что значит — зачем? В вас стреляли… Хорошо, что вы были в бронежилете — остались в живых… Григорий Романович? Он здесь, с врачом беседует…

Вошел Громов — в белом халате, накинутом на куртку:

— Все, можно контору закрывать — баба в кресле-каталке нас, мужиков, сделала… Это же надо так — ниже плинтуса опустить… Я виноват — как я мог от тебя отойти? И Пашка говорит, ты неожиданно рванулась, ну, на долю секунды он тебя выпустил, а ей хватило… Недооценили мы ее… Она из машины стреляла — под прицелом тебя все время держала… В "запорожце" своем караулила, за кустами, пока с Галей прощались…

— Гринь, ты же надел на меня бронежилет — значит, спас… Смог ее действия спрогнозировать… А это только профи под силу. Вот я, — как ты сказал? — потомственная мисс Марпл, и даже экстрасенс, и что? Если бы не твой жилет, успокоилась бы рядом с Галей.

— Утешаешь… — Громов сидел на краю кровати, держа меня за руку.

Больше всего на свете мне хотелось, чтобы он меня поцеловал, но надо мной нависал здоровенный штатив с двумя литровыми пакетами, из которых по трубкам в меня что-то затекало, и наверняка Гр-р боялся, что уронит на фиг это сооружение, если полезет ко мне с объятиями.

— Ее поймали? — это я спросила, чтобы отвлечь себя от мыслей о поцелуях.

— Нет, Паша за ее "запорожцем" наперерез по могилам пытался гнаться — не догнал, конечно. Перехват объявили — как сквозь землю провалилась…

— Я знаю, где она… Я нарисовала — листок возьми, дома, на журнальном столике… Иди…

Что в меня заливают? Даже говорить не могу… Я закрыла глаза. Последнее ощущение — Гр-р целует мне руку. Последняя мысль — это ж как ему надо было нагнуться — не на коленях же он стоит…

1. Здравствуй, Гр-р!

Меня разбудил голос Громова. Пока я соображала, где нахожусь, который час и вообще, как меня зовут, Гр-р уже дошел до палаты, не переставая с кем-то ругаться:

— Я ее заберу… Вот вы сейчас ее посмотрите, и я ее заберу… А что вы еще делаете? Капельница? Капельница вчера была! ЭКГ? Везите аппарат, снимайте… Да она у вас не ела со вчерашнего дня, спит сутки… Завтрак пропустила — что, посмотреть нельзя было, что с человеком? Уже обед скоро… Вы к ней в палату когда заходили? Вот и я о том же…

Дверь открылась. Я сидела на больничной койке и чувствовала, что улыбаюсь, как вполне созревшая идиотка, шире ушей, и мою улыбку видно, наверное, с затылка.

— Здравствуй, Гр-р!

— Ты как?

— Тебя слушаю… Хорошо…