Андрей Белянин - Посрамитель шайтана

На протяжении всего повествования ведется напряженный диалог о смысле веры, о взаимопонимании. И именно диалог представителей европейской и азиатской культур, а не просто штыковая атака, как это стало модно в последнее время, когда огульно охаивается все, что связано с оппонентом. Белянин вставляет и свое веское слово в развернувшуюся полемику об опасности исламизации Европы. Его книга становится как бы антитезой мрачным пророческим видениям, воплощенным Еленой Чудиновой в нашумевшем романе «Мечеть Парижской Богоматери». Европейский человек вполне может ужиться и прижиться на Востоке. Для этого совсем не обязательно изменять вере, морально-этическим принципам, культурным архетипам. Нужно просто быть Человеком. Капля живой чужеземной крови (не пролитой в бессмысленной и беспощадной резне, а влитой в жилы народов Востока) лишь разбавляет и освежает азиатскую кровь, не давая ей застояться. Равно как и обратный процесс полезен для Запада. Такова точка зрения писателя, всю жизнь прожившего в городе, лежащем на перекрестке двух культур – православно-христианской и мусульманской. Астраханец Белянин с полным основанием может судить о таких вещах. Его до глубины души возмущает та муть, которая неведомо откуда и почему выплеснулась из темных глубин нашего «я» и заставляет нас косо глядеть на соседа, имеющего несколько иной разрез глаз, форму носа и более загорелую кожу. «Нет ксенофобии, нет братоубийственной войне!» – не устает повторять фантаст.

Так зачем же Лев Оболенский вторично идет на Восток? Его «первое пришествие» состоялось при весьма необычных обстоятельствах. Тогда герой был, что называется, в беспамятстве. Не помнил ни родства, ни свойства, ни корней. Оттого и попадал постоянно в комические ситуации, из которых выходил, проявляя подлинные чудеса изворотливости и изобретательности. Сейчас же Багдадский вор перенесен в Среднюю Азию в трезвом уме и рассудке. Потому и ведет себя совсем не так, как на Ближнем Востоке. Его действия обдуманны, но от этого не становятся менее комичными. Ведь менталитет нельзя искусственно состарить, как какой-нибудь фальшивый артефакт. Смеховое пространство романа и зиждется на оппозиции двух культурных моделей – средневековой азиатской и современной европейской. Причем противостояние это не трагически-антагонистическое. Потому что на сей раз у Лёвы нет таких зловещих и коварных противников, как повелитель Багдада. На самом деле разве можно считать достойными неприятелями жалкого владыку Коканда Муслима аль-Люли Сулеймана ибн Доде (от одного имени смешно становится) или начальника стражи Аслан-бея (тоже «говорящее» имечко)? Конечно нет.

Подавшийся в нашу реальность на заработки джинн Бабудай-Ага с обезоруживающей прямотой говорит, что перенес Оболенского на Восток потому, что там «без него скучно». Но на самом деле больше веришь тому, что развеселый дух говорит герою несколькими минутами ранее: «Хайям просил вернуть тебя, когда вновь появится нужда в Багдадском воре. Ты помог своим друзьям, одолел человеческие пороки, осмеял плохих, насрамил самого шайтана, и надеюсь, хоть теперь понял, кто ты есть сам?» Здесь и кроется истина. Понять, кто ты есть, что собой представляешь, – это всегда главная цель для любого литературного героя. Ну и попутно победить зло, само собой.

Выше мы говорили о том, что в организации смеховой культуры романа Белянин во многом схож с Рабле. Но вот в плане архитектоники книги он остался верен прежним учителям и приоритетам. «Посрамитель шайтана» в сюжетно-композиционном плане напоминает гоголевские «Вечера на хуторе близ Диканьки» с ярко выраженным акцентом на «Ночи перед Рождеством». Тот же принцип романа в новеллах, та же фигура рассказчика, неспешно повествующего профессиональному литератору о своих невероятных похождениях в сказочной реальности. И та же сквозная персона нечистой силы, проходящая через все произведение (неважно, что у Гоголя она появляется под разными именами – суть-то от этого не меняется). Белянинский шайтан – фигура изначально комическая. Он совершенно не тянет на зловещего погубителя или коварного искусителя рода человеческого. Так, жалкая шавка, не больше. Совсем как черт-неудачник, на свою рогатую голову связавшийся с кузнецом Вакулой. На него отовсюду шишки валятся. Вольно и невольно шайтан подставляется под очередное «посрамление». Таким довольно необычным образом автор сглаживает все национально-религиозные конфликты. Дескать, черт попутал. А ну-ка, зададим ему за это перцу. И в этом порыве наказать зло по заслугам объединяются люди разных вероисповеданий. Раз дьявол для всех один, так и Бог тем паче един.

Смех да Любовь – две Силы, которые у Белянина рушат все преграды. И хотя любовь, как и вера, не объект для насмешек, писатель не может удержаться от того, чтобы немножко не пошутить и над этим святым чувством. Внешне весь конфликт романа сводится к тому, что незадачливый башмачник Ахмед упустил свою женушку Ириду аль-Дюбину и Льву Оболенскому приходится приложить все усилия, чтобы восстановить этот брак. Разве же не повод, чтобы позубоскалить, представляя себе эту несуразную пару из худосочного жалкого мужичонки и мощной мужеподобной девахи? И это притом, что на руку временно свободной «прелестницы» претендуют еще двое – владыки Коканда и Самарканда. Однако, веселясь и потешаясь от всей души, писатель показывает, как Любовь облагораживает даже самые зачерствевшие сердца. Все существа в романе вольно или невольно стремятся отогреться у костра любви. Пылают при упоминании о ней глаза и щеки юных слушателей кокандского медресе, обреченных на унылое прозябание над священными текстами. Отмякает от нескольких ласковых слов злобная ведьма Кирдык-аби, а от нежного массажа – адский скакун Кара-Анчар. Спадают чары с заколдованных чтецов Корана, когда их жалеют растроганные девушки. И даже самому шайтану порой хочется, чтобы и его, как его соперника Аллаха, хоть иногда, хоть немножечко любили верующие.

Но, понятное дело, главное внимание в «Посрамителе шайтана» уделено развитию чувств героя и героини. Здесь тоже не обходится без драматизма. Едва найдя Джамилю, Лева ее тут же и теряет. Вновь находит, и снова разлука. А еще наслаиваются сомнения этического плана. Бесшабашного сивку из «Багдадского вора» таки укатали крутые горки. Он постоянно помнит о том, что где-то там, далеко у него имеется жена и ребенок. Будет ли изменой семье его «незаконная» любовь к прекрасной восточной красавице-вдове? По нравственным, религиозным законам, несомненно, будет. По законам же жанра, тем более сказочного, не совсем. Не случайно в финале романа джинн Бабудай-Ага приводит Оболенского на могилу Омара Хайяма. И в этом святом месте искупительно-очищающей молитвой звучат стихи великого поэта, утверждавшего, что человек – «источник веселья и скорби рудник, вместилище скверны – и чистый родник». Здесь окончательно примиряются Европа и Азия… и заканчивается второе пришествие Багдадского вора на Восток.