Ольга Николаева - Кот

Я ещё раз взглянул на розоватый горизонт, вытащил сонного Барса из-за пазухи и поставил на тропинку. Присел, погладил шёлковую шёрстку между ушками.

— Поможешь?

Барс поднял на меня взгляд. Пристальный, мудрый. Мне стало ещё тоскливее.

— Помоги, Барс, пожалуйста. Только сам не исчезай больше, ладно?

Ещё несколько мгновений кот смотрел мне в глаза, потом повернулся и легко побежал вдоль тропинки в противоположную от леса сторону.

Удивительно, как долго кошки могут не уставать! Я уже в который раз задавался вопросом, насколько их организм совершеннее человеческого. Всегда ведь считал себя спортивным — горные лыжи, велосипед, отжимаюсь сотню раз, и вообще… только сейчас уже почти выдохся, а Барсу хоть бы что — как бежал полдня по жаре, так и бежит, сигналя мне пушистым хвостом, чтобы не отставал.

Местность вокруг изменилась, вместо полей, лугов и рощиц начались каменистые, поросшие соснами овраги. Чем больше мы шли, тем труднее становилась тропинка, глубже впадины, круче обрывы. Я никогда особо не задумывался, боюсь ли высоты, но теперь, пробираясь между огромными валунами и глядя себе под ноги на уходящий почти отвесно вниз замшелый склон, вдруг отчётливо ощутил, что — да, боюсь. Но Барс, словно издеваясь, вёл меня всё выше по уже едва заметной тропинке. Через некоторое время я уговорил себя не смотреть больше вниз, сосредоточив внимание на лёгкой серой тени, перепрыгивающей с камня на камень. Наконец я совсем выдохся.

— Барс! Ну подожди же ты, давай отдохнём!

Барс, проигнорировав мой крик души, проскочил между двумя огромными каменными зубцами и взлетел на верхушку нависающего над пропастью камня. Я послушно прополз следом и прижался всем телом к относительно пологому валуну, бросив взгляд под ноги, чтобы поудобнее встать, не соскользнув ненароком вниз. И тут я увидел…

На самом дне глубокого оврага между осколками камней и кустиками вереска лежала кажущаяся отсюда игрушечной человеческая фигурка. Я почувствовал, как по всему телу поползли противные мурашки. Сколько я ни всматривался, человек внизу ни разу не пошевелился. От мысли что там, умирая (а, может, уже умерев?), лежит мой двойник, в груди холодным комком сжался тоскливый страх. Что я могу сделать, как помочь (а можно ли ещё помочь?), если сам еле держусь на этих отвесных камнях? О том, чтобы спуститься вниз, речи не идёт. Спуститься под силу лишь Барсу, я же могу туда только упасть, что, видимо, и случилось с беднягой — настоящим сыном мельника. Надо выбираться отсюда. Выбираться и звать на помощь, и чем раньше я это сделаю, тем больше шансов у лежащего на дне парня.

Барс мягко соскочил с камня, проскользнул возле моей судорожно подрагивающей от напряжения руки, и громко мяукнул. Я, чуть не вывернув шею, увидел, где он сидит, и аккуратно поставил туда ногу. Барс перескочил на другой камень и снова выжидающе на меня посмотрел. Я, цепляясь за неровности в скале, сполз на указанное место. Так, с его помощью, я выбрался с опасного участка, откуда только и был виден сорвавшийся в пропасть бедолага, и мы двинулись в обратный путь.

Солнце снова садилось в поля. Хотелось пить, есть и спать. Впрочем, от жажды меня спас встретившийся на пути ручеёк, а без еды сутки вполне можно прожить. Я даже не без гордости подумал, каким выносливым на поверку оказался. Дойдя до знакомых руин, мы уже привычно зашли внутрь. Сев, прислонясь спиной к холодной стене и посадив на колени тёплого Барса, я стал ждать.

Пролом в потолке давно потемнел, засверкал звёздами, потом внутрь протянулся столб бледного лунного света, но как я ни прислушивался, как ни напрягал зрение, всё было напрасно — мышка не появлялась. Уверенность встретить Людоеда постепенно перетекала в надежду, надежда слабела, а её место занимала тревога. Я пытался уверить себя, что вовсе необязательно влюблённые встречаются каждую ночь, но тревога крепла. И, едва занялся рассвет, я посадил притихшего Барса за пазуху и пошёл по направлению к замку Людоеда.

— Мне было велено впустить вас, что я и сделал. — Важный, богато одетый слуга смотрел на меня со смесью досады и сочувствия. — Могу предложить вам поесть и отдохнуть. — Он ещё раз смерил меня невесёлым взглядом и вздохнул, — Большего, увы, сделать для вас не могу.

— Но я ни о чём таком вас и не прошу. Я же сказал: всё, что мне нужно, это поговорить с господином.

— Этого-то как раз вы сделать и не можете, — терпеливо, как неразумному ребёнку, ответил слуга.

— Но почему?

— Его нет в замке.

— А когда он будет?

— Предоставить вам комнату для отдыха и еду?

Я не понимал, в чём дело, но в душу начало вползать что-то неприятно-скользкое. Нет, Людоед не мог обмануть. Значит, что-то случилось с ним самим? А этот напыщенный слуга молчит, точно партизан. И как его разговорить? Я выпрямил спину и взглянул на него как мог уверенно.

— Что ж, предоставьте. Только если вы думаете, что ваш господин дал вам такое распоряжение исключительно из соображений благотворительности, то вы сильно ошибаетесь. Пойдя дальше, я бы даже мог сделать вывод, что вы плохо знаете своего господина. Если вас смутил мой скромный внешний вид, то ваш поверхностный взгляд меня удивляет не меньше, чем прохладный приём. Вам ли, находящемуся на службе у такого человека, не знать, как обманчиво бывает первое впечатление?

Я с удовольствием наблюдал, как постепенно менялось лицо слуги — от холодной вежливости к усиливающемуся удивлению и растущей заинтересованности. А меня, что называется, несло.

— Мне не составило труда догадаться, что произошло что-то из ряда вон выходящее, и я советую вам довериться уму и прозорливости вашего господина, ведь если он пригласил меня, то уж точно неспроста. Скажите мне, что произошло. Точно не обещаю, но, скорее всего, именно я смогу помочь.

Слуга, к которому, едва я закончил, вернулась его бесстрастность, кивнул, неглубоко, но достаточно почтительно поклонился, и жестом пригласил следовать за собой.

Когда я сидел за накрытым столом, а Барс — возле полной миски, слуга осторожно объяснил, что его господин волею судьбы оказался во власти короля, а проще — запертым в королевском дворце, и как ему снова обрести свободу, пока непонятно. И если учесть, насколько серьёзная вражда существует между этими могущественными фамилиями («А род Людоедов не уступает королевскому!» — с гордостью, на миг забыв даже о своей сдержанности, похвастался слуга), то все ближайшие подданные, посвящённые в случившееся, находятся теперь в великой тревоге.

— А скажите-ка, любезный, в чьём обличье находится ваш господин?

Уж не знаю, что больше удивило слугу — моя наглость или моя осведомлённость, но он, вскинув на меня негодующий взгляд, тут же опустил его и едва слышно проговорил: