Дэвид Геммел - Черная Луна

На следующее утро он двинулся дальше, по узким долинам, где густо росли ольха, сосна и береза. Распогодилось, и в ясном небе сияло солнце, зажигая белым пламенем заснеженные пики дальних гор.

Тарантио шел, стараясь не думать о битвах и войнах, — он вспоминал те далекие мирные дни, когда жил у Гатьена, изучал древние летописи, пытаясь отыскать хоть какой-то смысл в кровавой истории этих плодородных земель. «Если все эти войны когда-нибудь закончатся, — подумал Тарантио, — стану ученым».

В голове у него эхом отозвался насмешливый хохот Дейса.

В трехстах милях северо-восточнее, в самом сердце недавно возникшей каменистой пустыни стройный и гибкий светловолосый человек взбирался на вершину горы, которая некогда называлась Капритас. Его зеленый плащ был истрепан и изорван, подошвы башмаков протерлись почти до дыр. Дуводас Арфист стоял на вершине горы и боролся с приливом отчаяния и нестерпимой боли. На его тонком лице и в мягких серо-зеленых глазах отражалась та же печаль, которая терзала его душу. В этой земле не осталось ни капли магии. Черные лысые скалы торчали повсюду, словно гнилые зубы, и Дуводасу мерещилось, будто он забрался в чудовищную пасть самой смерти. Там, где некогда царила красота, где зеленели леса, текли реки, нежились под солнцем плодородные долины, — теперь не осталось ничего. Плоть земли была содрана до костей, содрана незримой рукой, перед которой склонилась бы и сама вечность. Четыре города эльдеров сгинули бесследно, и даже ветер, шуршавший между бесплодных скал, не мог отыскать ни малейшего их следа, ни единого намека на то, что они когда-то существовали. Ни треснувшей чашки, ни детской куклы, ни могильной плиты.

Взгляд серо-зеленых глаз Дуводаса, скользя по ощеренным черным скалам, остановился на Близнецах — так звались два высоких утеса, что веками осеняли город Эльдериса.

Дети эльдеров, еще не достигшие зрелости, частенько забирались на Визу — левый утес — и, преодолев восемь футов пустоты, перепрыгивали на каменистую макушку соседнего Пазака. На склонах этих утесов с незапамятных времен был насажен Зачарованный Сад, и в нем круглый год росли самые прекрасные в мире цветы. Теперь и здесь был только мертвый камень. Ни травинки не осталось на безжизненных черных склонах, и даже память Дуводаса не в силах была их оживить. Дуводас выпрямился и вынул из мешка за спиной маленькую арфу.

В этом черном пугающем запустении сама мысль о музыке казалась греховной, но что еще оставалось у него, кроме музыки? Тонкие пальцы Дуводаса пробежали по струнам, и печальная мелодия эхом отозвалась в угрюмом нагромождении скал. Закрыв глаза, Дуводас пел песню об Элиде и ее Любви к Лесному Королю, и голос его срывался, когда зазвучали прощальные слова — Элида стоит у темной реки, глядя, как бездыханное тело ее возлюбленного уносит в объятия вечности черная ладья ночи.

Музыка стихла. Дуводас убрал арфу в мешок и закинул его за спину.

Спустившись с горы, он вышел на бывшую лесную дорогу и проворно зашагал к отдаленным равнинам. Восемь лет назад он шел той же дорогой, но тогда его путь осеняли могучие ветви, солнечные пятна рассыпались под его ногами, неумолчимo пела река. Воздух так и звенел от птичьих трелей, и свежий аромат леса пьянил молодого путника не хуже, чем старое вино. Теперь под ногами Дуводаса шуршала мертвая пыль, и ни единый звук не нарушал могильную тишину.

Дуводас шел почти целый день, все время забирая к северо-востоку. Уже в сумерки он увидел черную полосу земли — издалека она казалась дамбой, безнадежно пытавшейся сдержать натиск пустынного моря. Полоса земли пересекала дорогy, по которой шел Дуводас. Уже темнело, когда он подошел к земляному валу и поднялся на его гребень. Здесь когда-то пролегала северная граница земли эльдеров. Именно в этом месте, надежно укрытом туманами и пологом эльдерской магии, Дуводас давней осенней ночью пересек границу. Здесь по-прежнему росли дубы, но лишь одинокие деревья — леса больше не было. Слишком много деревьев погибло от нехватки воды.

Дуводас надеялся, что, ощутив под ногами землю, почувствует себя лучше — но ошибся. Запах травы, влажной от недавнего дождя, лишь острее напоминал о безжизненной пустыне, которая осталась у него за спиной.

Дуводас брел среди редких дубов. Восемь лет назад он пришел в деревню, процветавшую на плодородных берегах реки Круин. В отличие от покрытых шерстью эльдеров, которые когда-то приютили и вырастили Дуводаса, он сам мог без опаски жить среди людей, бывших своих сородичей. Тем не менее денег у него не было ни гроша, а потому встретили его в деревне неприветливо. Пришельцу не предложили ни место для ночлега, ни даже миску похлебки. Крестьяне косились на него с нескрываемым подозрением, а когда Дуводас предложил заплатить за ужин пением, ему ответили, что музыки им не нужно.

Голодный и уставший, Дуводас побрел дальше.

Теперь он снова стоял на краю деревни. Заброшенные дома опустели, широкое речное ложе пересохло и растрескалось.

Та же чудовищная сила, что содрала с гор плодородную почву, осушила до капли полноводную реку. Без воды крестьянские поля были обречены. В лунном свете Дуводас разглядел, что крестьяне вырыли множество колодцев, тщетно надеясь хоть так спасти урожай от гибели.

Он заночевал в заброшенной хижине, а с рассветом тронулся в путь, припомнив о том, как добры были к нему когда-то охотник и его семейство — их длинный приземистый дом стоял в лощине, на границе между лесом и горами. Восемь лет назад Дуводас прибрел к их порогу мокрый и несчастный, умиравший от голода и усталости. Когда громадный пес бросился на него, зловеще ощерив зубы, Дуводас даже не успел ничего предпринять. Ударом в грудь собака сбила его с ног, едва не вышибив дух. Миг — и он уже валялся на земле, задыхаясь под тяжестью массивного тела, вслушиваясь в глухое рычание. Потом прозвучал строгий оклик — и пес неохотно отошел.

— Ты, верно, чужой в этих краях, друг мой, — услышал, как в тумане, Дуводас. Сильная рука ухватила его за плечо и рывком подняла на ноги. В лунном свете казалось, что волосы охотника мерцают стальным отливом, а светло-серые глаза сияют серебром.

— Это правда, — пробормотал Дуводас, — я нездешний. Я… э-э… бродячий певец, менестрель. Я бы с радостью спел вам песню или рассказал историю в обмен на…

— Тебе не придется петь, — перебил его охотник. — Пойдем, у нас в доме тепло и есть еда.

От этих воспоминаний Дуводас даже воспрял духом и прибавил шаг. Вскоре после полудня он пришел к дому охотника. Дом выглядел таким же, каким сохранился в памяти Дуводаса, — приземистым, длинным, крытым дерном, вот только детская половина, пристроенная позже, потеряла свой новый вид и почти ничем не отличалась от старой постройки. Дверь дома была распахнута настежь.