Глен Кук - Обрекающая. Колдун. Последний обряд

Хорват, старший из мужчин избы, объявил обед. Следить за временем — одно из немногих таинств, доверенных его полу. Где-то в узком и глубоком погребе под полом северной половины находилось устройство, которым измерялось время. Туда никто не спускался, кроме мужчин, как в погреб на южной половине избы могли спускаться только охотницы. Марика никогда не была внизу и не будет до тех пор, пока старшие охотницы не уверятся, что она никогда не расскажет ничего о том, что видела и узнала. «Странные мы создания — скрытные», — подумала Марика.

Выглянув за край лаза, Марика увидела, что никто из взрослых за едой не спешит.

— Давай, Каблин! Мы будем в очереди первыми.

Они ссыпались вниз и быстро схватили свою посуду.

За ними ссыпались другие малыши, сообразив то же самое. Молодняк редко добирался до котлов рано. Обычно на их долю оставались объедки, добытые в междоусобных стычках, а слабый мог и вовсе остаться без еды.

Марика наполнила свою чашку и миску, игнорируя обычные хмурые взгляды раздатчиков-мужчин. У них была власть над щенятами, и они пользовались ею, насколько смели. Она забралась в тень, стараясь как можно быстрее проглотить свою еду. У мет и метов манер не было. Они ели быстро, давясь, и старались заглотать больше, потому что никто не мог гарантировать, что будет еще еда — даже в стойбищах, где коварство судьбы хоть отчасти пол контролем.

К ней присоединился Каблин. Он был горд собой. Держась поближе к Марике, он сумел быстро схватить пищу впереди щенят, которые его обычно отпихивали в сторону. И налил себе чашку и миску чуть ли не через край. Глотал он как голодный зверек, да он таким и был: слишком он слаб, чтобы схватить лучшее.

— Они жутко встревожены, — прошептала Марика. Впрочем, это было ясно и без ее слов. Любой мет, не бросившийся за едой, явно блуждал разумом в тысяче миль отсюда.

— Давай еще возьмем, пока они не спохватились?

— Давай!

Марика положила себе скромно. Каблин снова налил с верхом. Тут уж вышел сам Хорват и на них рявкнул. Каблин только голову пригнул и бросился в тень со своей добычей. Марика пошла за ним. Теперь она ела медленнее. Каблин по-прежнему глотал, давясь, — возможно, из опасения, как бы еду не отобрал Хорват или кто-то из щенков.

Доев, он застонал и погладил пузо, которое теперь заметно выпирало.

— Уф-ф! Шевельнуться не могу. Ты что-нибудь чувствуешь?

Марика покачала головой:

— Не сейчас.

Она поднялась и подошла к кастрюле для мытья, в которой топился снег. Молодые сами занимались своей посудой, даже женщины. Марика сделала два шага. Может быть, потому что Каблин напомнил, она вдруг оказалась способна воспринимать. И что-то стукнуло по ее разуму как удар кулака. Такого страха она не ощущала с того самого дня, как прочла мысли Пошит. Скрипнув зубами, чтобы не испустить визг и не привлечь к себе внимания, Марика упала на колени.

— Что такое?

— Тихо! Если взрослые заметят… Если Пошит… Я… я что-то почуяла. Касание. Что-то плохое. Одна из наших охотниц ранена. Серьезно ранена.

Сквозь прикосновение лилась боль, окрашивая картину в красный цвет. Отключить ее Марика не могла. Изба как-то дергалась, плыла, становилась нереальной. Как будто знакомые формы теряли сущность. На секунду мелькнули два вроде бы призрака, яркие, но почти не имеющие формы; они плыли сквозь западную стену, словно ее и не было. Они тыркались вокруг, как любопытные щенки. Один поплыл в ее сторону, будто зная, что она знает о нем. И вдруг страшная связь разорвалась резко, как ломается сухая пажа. Контуры вернулись на места. Призраки исчезли, но Марика ощутила что-то — словно прикосновение легкого перышка. Даже непонятно, к меху прикосновение или к разуму.

— У них там беда, Каблин. Большая беда.

— Давай скажем Побуде.

— Не можем. Она нам не поверит. Или захочет знать, откуда я знаю. А Пошит тогда…

Чего именно она боится, Марика объяснить не могла. Но знала, что бояться надо, что ее тайный дар может принести ей много горя.

Каблин, однако, не просил объяснений. С ее даром он был знаком, и с ее страхом тоже. Это было для него достаточным объяснением.

— Я боюсь, Каблин. За ма боюсь.

Поисковая партия вернулась глубокой ночью. Вдевятером. Две охотницы были ранены. С ними пришли еще две раненые неизвестные и дикарь — тощий скелет в рваных и облезлых мехах. Он хромал и шатался, и его наполовину волокли охотницы. Лапы у него были связаны за спиной, но он не пресмыкался, как те трусливые мужчины, которых знала Марика.

Партией командовала Скилдзян, и потому Мудрые и почти все взрослые женщины набились в ее избу. Мужчины Скилдзян очистили место и убрались в свою холодную половину. Самые робкие попрятались в кладовые или к себе в погреб. Только Хорват и другие старики смотрели из-за ям очага.

Щенки брызнули на чердак и стали драться за места, откуда можно было подсматривать и подслушивать. Марика была достаточно большая и достаточно злобная, да и репутация у нее была соответствующая, так что она без труда нашла место для себя и Каблина. Она не могла оторвать взгляда от дикаря, который лежал на территории Мудрых под взглядами шаманки и старейших.

Скилдзян заняла свое место возле очага охотниц. Она молча оглядывала собрание, которое затихало с куда большим, чем обычно, ворчанием и лязгом зубов. Марика думала, что взрослые уже все знают, потому что им рассказали разбежавшиеся по своим избам охотницы. И все же она надеялась, что все равно все будет рассказано. Ма всегда была методичной метой.

Скилдзян терпеливо ждала. Три дегнанские охотницы не вернулись. Страсти кипели. И Скилдзян ждала, пока они улягутся сами собой. Потом она сказала:

— Мы обнаружили стоянку восьмерых кочевников на подветренной стороне скалы Стапен. По дороге туда нам попались следы. По ним было видно, что они следят за стойбищем. Они тут недавно, а то бы мы нашли их следы во время охоты. Крик, который слышала и о котором сказала нам моя щена Марика, раздался, когда они поймали в засаду четырех охотниц стойбища Греве.

Собрание зашумело и затихло не сразу. Марика гадала, что скажет ма про браконьерствующих соседей, но Скилдзян не стала развивать тему, считая, что сейчас не время. На возглас Дорлак о немедленном демарше протеста она не обратила внимания. Такая акция принесла бы больше хлопот, чем пользы.

— Четырех охотниц Греве, — повторила Скилдзян. — Двух они убили. Двух других мы спасли.

Упомянутые Греве старались занять поменьше места. Дорлак не закончила еще свою речь, хотя никто ее не слушал. Скилдзян говорила дальше: