Виталий Бодров - Все перемены - к лучшему

Считается, что вампиры рассудительны и хладнокровны. Это так, человеческие чувства не застят им разум, но кто сказал, что им чуждо прекрасное? Разве может глаз смертного услышать мелодию ночных красок? То, что видится им тьмой, на самом деле музыка. Лучшая музыка на свете. Он не понимал этого, пока не стал вампиром. И пусть он утратил многое из того, чем обладал, будучи человеком — зато многое и приобрел.

Все перемены — к лучшему…

День начался неважно. Сначала пошел дождь, потом, словно этого было мало, лопнула струна на гитаре. Кельд был в отчаянии. Дождь, правда, быстро перестал, снова выглянуло солнце, но играть он не мог. И где найти струну в этом мелком городке, он совершенно не представлял.

Кельд вздохнул и приступил к поискам. Если чего-то не знаешь, лучше спросить у кого-нибудь. Он опросил, наверное, десятка два горожан, в ответ они лишь пожимали плечами. Нет, не знаю. Понятия не имею. Спроси чего полегче. Спроси у кого-нибудь другого. Отвали, приятель. Тебе заняться больше нечем? Пошел на хрен!

Ответы были разнообразны, но легче Кельду от этого не становилось. Наконец, он сообразил, что спрашивать взрослых горожан бесполезно. Если кто и знает, где искать струну, так это мальчишки.

Дети — народ любопытный. Так уж они устроены, в любом городе и во все времена. И вопросы у них отличались от услышанных. А зачем тебе это? Ух ты, ты умеешь играть? Можно спросить у лавочника, только я к нему не пойду, он меня вчера за уши оттаскал. Есть у нас такой Вартан, он бывший музыкант. Правда, спился совсем, но барабаны свои не пропил, может, у него есть? Спроси у священника, он все знает, и добрый.

Вот к этот совет Кельд, после некоторого раздумья решил принять. Не к барабанщику же запойному, в самом деле, идти? А священник в небольшом городе и впрямь знает если не все, то многое. Так уж ему положено.

Храм, обветшалый и неказистый снаружи, внутри оказался довольно уютным. Здесь Кельду пришлось подождать, священник исповедовал молоденькую горожанку.

От нечего делать, стал осматривать фрески. Тут его ждал сюрприз. Кельд не знал, кто расписывал храм, но художник явно был талантлив. Настолько, что он, не задумываясь, доверил бы ему рисовать фрески в столичном Соборе.

Наконец священник освободился. Кельд проводил девушку восхищенным взглядом, получив в ответ лукавую улыбку. Священник понимающе усмехнулся.

— Вы пришли любоваться девушками, или у Вас ко мне иное дело?

Кельд ухмыльнулся.

— Девушки порой заставляют забыть любое дело, святой отец. Вообще-то, я хотел спросить, не знаете ли Вы, где найти третью струну для гитары?

— Я и про вторую-то не слышал ни разу, — усмехнулся священник. — Однако, что-то мне подсказывает, что Вы ее найдете. То, что человеку необходимо, находится в нужный час.

Кельд пожал плечами. Оставалось только надеяться, что он прав. Иначе…

— Надеюсь, что Вы правы, святой отец. Очень надеюсь.

— Надежда угодна Творцу. Иди с миром, сын мой.

И Кельд ушел с миром. Где-то с полчаса он ходил с этим самым миром по городу, пока на глаза ему не попался трактир. Почему бы и нет, подумал Кельд. Струну он, конечно здесь не найдет, но чаша вина ему точно не помешает. Мелкие неприятности в вине тонут довольно легко.

Видимо, неприятности попались не такие уж мелкие. Во всяком случае, после третьей чаши Кельд все еще не мог думать ни о чем, кроме проклятой струны. Нет, судьба над ним просто издевается. В столице он за полчаса нашел бы ее, даже из чистого золота, если б такая блажь пришла ему в голову. А здесь…

Кельд открыл было рот, готовый извергнуть богохульство или даже ересь, но слова застряли у него в горле. Потому что на стене убогого трактира он увидел ее. Гитару. Потертая, растрескавшаяся, она казалась ему сейчас дороже всего на свете.

— Это твоя гитара? — спросил он у трактирщика.

— Моя, — лаконично ответил тот.

— Я хочу купить ее. Сколько ты хочешь?

— Не продается.

Кельд в отчаянии стиснул пальцы.

— Послушай, мне очень нужно. Я менестрель, струна у меня порвалась. Она ж у тебя все равно без дела висит!

— На ней однажды сыграл сам Квазелье, — нахмурился трактирщик. — Я не продам тебе ее.

— Меня зовут Кельд, — сообщил менестрель. — Уверен, ты слышал обо мне. Давай сделаем так: я играю на ней одну песню, а ты отдаешь мне струну. Одну. Третью. И у тебя будет висеть гитара, на которой играли Квазелье и Кельд. По рукам?

— Вы тот самый Кельд? — в голосе трактирщика было недоверие. — А чем докажете?

— Игрой, — коротко бросил Кельд, поднявшись.

— Эй, парни! Это Кельд! И он нам сейчас сыграет!

Половину посетителей как ветром сдуло — спешили оповестить друзей и родных. За считанные минуты, пока Кельд осматривал и настраивал инструмент, трактир набился битком. Те, кто не поместился, толпились у открытой двери, заглядывали в окна, отчаянно завидуя тем счастливцам, что были внутри.

Наконец, Кельд посчитал инструмент готовым. Худшей гитары ему в жизни видеть не доводилось. Он попытался скрыть недовольство, менестрель не должен показывать свои истинные чувства. Потом вдруг подумал, что сколько-то лет назад, когда он был еще босоногим сорванцом, великий Квазелье стоял на этом самом месте и точно также морщился, глядя на несчастный инструмент. Он улыбнулся, и запел. И в тот же миг его перестало волновать и качество инструмента, и сопение слушателей, и толкотня у открытой двери. Как всегда, когда он встречался с песней. Музыка уносила его из этого мира, растворяла в себе. Все таяло, исчезало, уходило из реальности. Оставался только он, гитара и песня…

Когда он закончил, зала трактира наполнилась звуками. Люди гомонили, восхищались, не чувствуя, как убивают волшебство отзвучавшей песни. Кельд покачал головой. Либо он далеко не так уже хорош, как о себе думает, либо гитаре и впрямь пора на покой. Не торопясь, он снял струну, повесил мертвый инструмент на стену и открыл чехол. Натянул струну, попробовал, как она звучит. Недовольно нахмурился, подтянул колки, попробовал снова.

И запел. Пусть они попробуют сейчас спугнуть очаровании песни! Да, люди любят музыку, но ее магия недолговечна. Надо это изменить!

…Все перемены — к лучшему!

Ночь опустилась на город. Черным крылом укутала дома, деревья, запоздалых прохожих. Запела тихо колыбельную для тех, кто остался в своих постелях. Зажгла кровь тем, для кого игра со смертью важнее уютного очага. Легонько коснулась сознания спящего вампира — я здесь! Время вставать!

Аскарон открыл глаза. Потянулся, сел на кровати. Резко встал, прогоняя остатки сна.