Лариса Петровичева - Охота на льва

— Я не знаю, — произнесла эта посторонняя девушка. — Я в самом деле не знаю.

Шани сочувствующе дотронулся до руки Мари, и дзёндари словно прорвало: не в силах справиться с нахлынувшими эмоциями, она сползла с кресла на ковер и зарыдала взахлеб.

— Пожалуйста, — выговорила Мари. — Пожалуйста, позволь мне дать ему противоядие. Пускай он не бог, пускай он кто угодно, но я не хочу, чтобы он умер. Он слишком добрый, слишком хороший, чтобы умереть… Я дам ему лекарство, он успеет поправиться. Он вообще ничего не поймет…

Шани отложил книгу, лежавшую на коленях, и, оставив кресло, некоторое время стоял рядом с Мари, задумчиво и слепо гладя ее по влажным волосам, а затем, когда девушка почти успокоилась и перестала плакать, вдруг резко намотал ее косы на кулак и вздернул вверх. Мари была настолько поражена, что даже не вскрикнула, хотя ей было действительно больно.

— Если он будет жить, милая, то все рухнет к Змеедушцевой матери, — прошипел Шани ей на ухо. — Я не хочу новой гражданской войны и тем более не хочу умирать из-за какого-то еретика. Пусть он сдохнет, и те, кто ждет чудес, ничего не получат.

Он отшвырнул дзёндари на пол и повторил:

— Пусть он сдохнет. Его сюда никто не звал.

Некоторое время Мари лежала на ковре, ничего не слыша сквозь буханье крови в ушах, а потом подняла голову и посмотрела на Шани.

— Неужели тебе не жаль? — спросила она.

— Жаль, — вздохнул Шани и протянул ей руку. — Поднимайся.

Прикосновение к сухой и горячей ладони словно прострелило Мари легким разрядом электричества. Несколько томительно долгих минут дзёндари и император рассматривали друг друга, а потом Мари с горечью произнесла:

— Ты меня спас, но не сделал счастливой.

— Мне искренне жаль, — честно признался Шани. — Мне правда жаль, Марьям.

Он погладил ее по плечам и заметил:

— У тебя одежда мокрая. Переоденешься?

Забота в голосе была абсолютно искренней, словно Шани и в самом деле не хотел, чтобы дзёндари слегла с воспалением легких. Мари отрицательно качнула головой.

— Не стоит. Послушайте, может быть все-таки…

— Нет.

Мари кивнула. По большому счету, она и не ожидала иного ответа и надеялась, чтобы сегодня ее отпустили с миром и больше ничего не потребовали. Она сделала шаг назад и сказала практически без эмоций:

— Мы придем завтра к полудню.

Столица приветствовала Заступника истинного белыми знаменами с золотым кругом. Все церкви звонили в колокола, и священники читали благодарственные каноны. Люди — и истинно верующие, и те, кто сомневался — высыпали на улицы, и, несмотря на разгар трудовой недели, работа полностью прекратилась. Заступник шел по улице в сторону центральной площади, и столица послушно следовала за ним.

С самого утра у Андрея болела голова, словно кто-то старательно и методично вбивал в висок звонкий гвоздик. «Сегодня все закончится», — думал Андрей со странным облегчением, приветствуя тех, кто махал ему рукой, и благословляя детей, которые выбегали к нему, направленные родителями. Почему-то он понимал, что все идет правильно, так, как должно быть и с удивлением чувствовал, что мир вокруг него наполняется необычным ярким светом. И Андрей ощущал, что бесконечно любит этот огромный город, этих людей, что толпятся вокруг него, радостно крича и протягивая к нему руки, любит эту ослепительно прекрасную жизнь — так сильно, как, должно быть, любят ее перед смертью, понимая, что путь пройден, и трудная задача достойно решена. Он не знал и не хотел знать, что будет дальше, словно завтрашний день его не касался; Андрей просто шел по улице — в самом конце пути его ждали.

Потом столичная панорама вдруг распахнулась знакомой площадью Победы, запруженной ликующим народом. Так, должно быть, приветствовали и Того, сосланного на Землю двадцать пять веков назад, и Андрей вдруг всей кожей почувствовал это внезапное единение с Ним и замер, будто впервые понял, где находится и кем является для бесконечно счастливых людей. Мари подхватила его под руку — Андрей увидел, что девушка не на шутку испугана.

— Все хорошо? — с надеждой спросила она, и глаза ее влажно блеснули.

— Все хорошо, — повторил Андрей и благодарно сжал ее ладонь. — Пойдем.

По гвоздику в виске ударили еще раз, загоняя его глубже.

Их уже ждали возле лестницы, ведущей во дворец. Там стояла цепь охранцев, освободив площадь для особо важных персон, но Андрей не мог различить стоявших: вроде бы на заднем плане были Шани и Артуро, оба в черном, оба хмурые, и люди глядели на них, едва удерживая крик: ну взгляните же, маловеры, взгляните на него и покайтесь.

Тук. Тук. Гвоздь входил в голову Андрея, и свет, наполняющий город, становился все ярче и теплей.

— Все хорошо, — произнес Андрей и улыбнулся. — Все хорошо.

А затем молоток ударил в последний раз, и свет залил весь город.

Андрей споткнулся, делая шаг, и рухнул на мостовую.

Какое-то время люди еще по инерции голосили что-то радостное, а потом площадь застыла и умолкла, будто подавилась собственным восторгом и поняла, что случилось что-то плохое. Самое плохое, что только могло случиться.

Мари закусила губу и опустила голову так низко, как только смогла. Никто не должен был сейчас видеть ее слез, да она и не имела права плакать. Кто угодно, только не она. Со стороны дворца бежали сотрудники лекарской службы в бело-голубых форменных халатах; впрочем, Мари прекрасно знала, что Андрею уже не помогут никакие реанимационные мероприятия. Яд ближневосточной рыбы тань-ин вызывал отложенное кровоизлияние в мозг, и с настолько обширным инсультом было уже не справиться.

— Он умер, — сказала Мари и отступила в толпу. — Бог умер.

Кто-то подхватил ее слова, и по площади словно ветер пронесся: умер, умер. А Мари, не желая ничего видеть, слышать и знать, проскользнула среди зевак в сторону Морской улицы, где народу было уже поменьше, а главное — через два квартала располагался небольшой, но очень уютный сквер. Вот там-то, рухнув на уединенную скамью, Мари и дала волю слезам.

Бог умер. А она была жива.

Впрочем, это уже не имело значения.

Разумеется, все ждали чудес, и в ночь перед похоронами Андрея столица не спала. Бог умер — следовательно, конец мира не за горами, и народ собирался в храмах на всенощное бдение, надеясь найти в святых стенах хоть какую-то защиту. Напуганные священники толковали Писание, кто во что горазд, ожидая как минимум серного дождя с неба, как только гроб с Заступником опустится в землю. Самые отъявленные толкователи предвкушали появление Змеедушца во плоти и схождение духов небесных для Последней Битвы и призывали вооружаться всеми подручными средствами, чтобы помочь силам Света одержать победу. Охранное управление, которое в силу специфики работы как-то сомневалось в том, что демону можно проломить голову булыжником, усиливало патрули для предотвращения возможных беспорядков.