Юлия Боровинская - Лисьи листы

— Нет, сознание — само одно из сканд… — начала было я, но осеклась, — Ладно. Это не принципиально сейчас.

— Святые слова! Значит, из активного сознания нас выпнули. Ну, и ладно. Там торчать нам тоже было абсолютно бесполезно: с младенцем, которому всего несколько минут от роду, не очень-то побеседуешь. Или это она еще до рождения? Ну, не суть важно. Но остается всё тот же старый вопрос: как отсюда выбираться?

Я села, а после, чуть поколебавшись, легла, упершись ногами в низенький бортик, отделявший пандус от озера сканд., заложила руки за голову и уставилась вверх — туда, где в высоте сгущался сумрак, прятавший высокий свод. Словно небо без единой звезды…

Хитч сел рядом и положил прохладную руку мне на лоб.

— Иришка, ну, ты чего? Всё-таки плохо себя почувствовала?

— Нет, — очень спокойно и вяло ответила я, — Просто я устала. И мне всё осточертело. Это не день, а какая-то скачка с препятствиями. Словно кому-то нравится рыть у нас под ногами всё новые и новые ямы. А я уже ничего не хочу. Даже домой. Это уже что-то такое совсем абстрактное — домой… Может быть, нам нужно нырнуть в это озеро. Может быть, протопать по плитам до другого берега. Но я уже знаю одно: там не будет дома. Будет… просто следующий уровень. Как в тупом квесте, где даже мечами не машут, а только ходят и говорят-говорят-говорят…

Тошка лег и зарылся пальцами в мои волосы.

— Значит, мы никуда не пойдем. Значит, мы будем просто лежать, смотреть вверх и ждать…

— Нет, ждать мы тоже не будем.

И тут, наконец, я заплакала.

Я сидела в поле и длинные осенние травы устало стелились вокруг меня по ветру. Прозрачный пух облаков таял в глубоком синем небе, и печаль наполняла воздух отголоском протяжного крика птицы. Откуда эта безнадежная тоска? Ведь я уже знала всё, что способно спасти нас. Но спасти — откуда? И кого — нас? Ведь я одна под этим закатным солнцем, простор открыт, и нет никаких ловушек вокруг…

Птица крикнула вновь, и я невольно подняла глаза, ожидая увидеть клин диких гусей, стремящихся к югу. Но небо было пустым, небо тоже томилось одиночеством.

Прохладный плотный шелк облегал моё тело… Моё? Нет, это тело никак не могло быть моим: эти узкие ступни, эта гибкая талия, эта летящая обреченность походки… «Летящая обреченность» — именно так кто-то говорил обо мне. Обо мне?!

И тут я проснулась. Или очнулась. Словом, вновь стала собой.

Мы по-прежнему лежали на пандусе, спускающемся к сиреневому морю, и мой напарник курил, выдувая струю дыма высоко вверх, с сигаретой в левой руке, тихонько поглаживая мои волосы правой.

— Я долго спала? — спросила я просто для того, чтобы хоть как-то прервать молчание.

— Не знаю. Я не смотрел на часы. Приблизительно полторы вечности.

— Во сне я была О-Нару.

— И как она? — без усмешки спросил Хитч.

— Печальная. Хорошая. Она хочет нам помочь, но не может сама. Она еще не полностью вошла в сознание ребенка. Ей пока там тесно.

Я приподнялась и села, глядя на плавное движение плит на поверхности моря. Сосредоточиться… Сосредоточиться и вспомнить…

— Я была ею, — повторила я, — И точно знала, как нам спастись… как нам выйти отсюда. Оно и сейчас во мне есть — это знание. Где-то. Словно спрятано в шкатулке…

Хитч отбросил сигарету и вскочил на ноги, отбросив апатичность и вялость с легкостью кота, заметившего бабочку.

— А ключ? — спросил он.

— Не знаю. Не могу нащупать…

— Давай так, — предложил мой напарник, — Я стану задавать вопросы, а ты попытайся на них отвечать, не задумываясь, словно тебе всё давно известно. Вдруг сработает?

— Давай, — согласилась я и полезла в сумку за термосом. Глоток кофе был мне сейчас просто необходим!

— Почему Дверь, которую ты создала в белой комнате, привела нас не в другой мир, а сюда?

— Здесь вообще пока что не может быть дверей в иные измерения, — выпалила я, — Двери в сознании открываются только в область представимого, а это…

— … ребенок, у которого пока что нет ни жизненного опыта, ни воображения…

Хитч приуныл, но тут же оживился снова.

— Да, но здесь-то уже не сознание! Здесь сканды твои, истинное «я» или еще какая-то чертовщина! Отсюда можно создать дверь?

Я напряглась в поисках ответа в себе.

— Можно. Но каким-то особым образом.

— Каким?

— Не знаю. Не знаю! — от судорожных попыток пробиться к решению у меня даже слезы выступили на глазах и разболелась голова. — Словно блок какой-то стоит!

Ужасное ощущение! Нужные слова были где-то совсем рядом но стоило попробовать их произнести, как всё снова расплывалось мутным белесым пятном. И чем упорнее я старалась уцепиться хоть за что-то, тем сильнее сжимал мои виски невидимый железный обруч.

— Ну, успокойся, пожалуйста!

Тошка опустился рядом на колени и протянул мне зажженную сигарету.

— Давай о чем-нибудь другом, ладно? Значит, О-Нару не может войти в сознание младенца?

— Полностью не может. Потом, со временем…

— А где же она сейчас?

— Здесь… — я слегка запнулась, — но только отчасти… Она пока что не в состоянии собраться, например, для того, чтобы поговорить с нами. Поэтому и отдала мне свою память — ее она всё равно не сможет взять в новую жизнь.

— Отдала память? Во сне? Ну, допустим. Тогда ты просто должна знать всё то же, что и она. Почему же тогда такие сложности?

Я слабо улыбнулась:

— Что-то вроде конфликта оборудования. Понимаешь, у человека не может быть две памяти. Память складывается с личностью, как кусочки пазла. А для меня воспоминания О-Нару нечто чужеродное, отдельное. Мне трудно к ним пробиться — точек соприкосновения почти нет. Кстати, когда мы вернемся, мне обязательно нужно будет рассказать об этом Лао. Он знает какой-то метод… что-то вроде электросна, чтобы такую вот чуждую память стереть. Иначе она со временем начнет формировать вокруг себя другую личность, и закончится всё классической шизофренией.

— Жалко стирать… — вздохнул Хитч, — Представляешь, сколько там всего интересного…

— Ага. Только в палату с мягкими стенами мне пока что не очень хочется. И права отберут…

И мы рассмеялись. Идиотская, конечно, привычка — ржать по любому поводу, но иной раз это очень помогает выжить. Даже моя головная боль настороженно притихла и затаилась.

— Кстати, по поводу прав! — вдруг вспомнил мой напарник, — Ты это серьезно, насчет мотоцикла?!

— Да, а что? Тебе, значит, можно, а мне — только в клетке ездить?! — с пол-оборота завелась я, — Хочется же!