Дмитрий Володихин - Полдень сегодняшней ночи

– Собственно, сесть на электричку можно и за пределами Москвы.

– Совершенно с тобой согласен. И, во-вторых, Ярославское шоссе предлагает нашим друзьям неограниченную возможность передвижения на каком-нибудь автобусе… Напрашивается вывод: мы ничего не прикрываем. Мы выпускаем их из города. И я понимаю Бойкова. Он не хочет, надо полагать, превратить Москву в новый Сталинград, где что ни дом – то все Павлова. Как воевода обнаружит, где именно находится Зеленый Колокольчик, и на чем он его собирается догонять, для меня, старика, загадка. Но сам-то воевода явно имеет козырь в рукаве…

Симонов решительно допил кофе и отставил чашку.

– Мелочь, которая меня беспокоит, заключается в другом. Наш друг, если ему не помешает самолюбие, может задаться вопросом: чего ради меня так легко отпускают? Я их знаю, скажет себе Февда, они не умеют совершать такие ошибки… Если они так, – спросит себя милейший партнер по военно-стратегическим играм, – то я – как?

В этот миг зазуммерила связь, а еще через секунду Петрович исчез.

18 июня, все тот же вечер

Утро принесло Зеленому Колокольчику какой-то невероятный, экзотический успех. Он отдал за прорыв десятка три-четыре гарнизонных крыс, не больше. Весь день напролет ему пришлось обучать Песью Глотку азам работы с сетью московских резидентов. Точнее, с жалкими остатками сети, куда должны были влиться сам господин капитан и семнадцать подначальных ему бесей – в качестве командного звена. За двенадцать часов экс-бандит узнал так много, что Зеленый Колокольчик мысленно перевел его в статус ладьи на своей игровой доске. Среди всего прочего Песья Глотка получил в полное свое распоряжение, например, ключевую фразу, которая заставила бы премьер-министра явиться в условленное место и предложить свои услуги…

Для начала Февда потребовал от капитана провести операцию прикрытия. Потревожить Бойкова, хоть бы и пришлось израсходовать четыре-пять бесей, чтобы в это время маленький отряд Зеленого Колокольчика ушел из Москвы спокойно…

Старенький туристический «Икарус» уносил полковника, сержанта и полдюжины рядовых бесей на северо-восток по Ярославскому шоссе. Минут пять назад автобус миновал Московскую кольцевую автодорогу. Насмерть перепуганный водитель все мешал себе думать, что это его последний рейс. Чудовище с рогами и копытами честно сообщило ему на чистом русском языке: «Пока вертишь баранку – ты жив». Но шофер больше думал о чуде и милосердии, чем о собственной гибели. И чем больше он размышлял на эту тему, тем больше обнаруживал аргументов, неоспоримо свидетельствующих об одном: его не убьют; им не выгодно убивать его, да и не нужно; он выкрутится как-нибудь; что-нибудь обязательно произойдет, и он спасется. На протяжении всей своей питейной и хулиганственной жизни водитель «Икаруса» не имел достаточно времени и порядочных условий, чтобы как следует подумать о чуде и милосердии. Теперь ему пришлось стремительно нагонять упущенное. Напрасно; через несколько часов его планировалось удушить и бросить в ближайшую придорожную канаву.

Зеленый Колокольчик прикрыл глаза и просидел так с минуту или чуть более того. Никто не смел его потревожить: начальство вышло с кем-то на связь.

Вот он мысленно скомандовал «Отбой!» Поднял веки и подозвал к себе Мортяна.

– Знаешь, сержант, дерьмо твои приметы. Ни сам ты теперь не прикончишь конопатую, ни она тебя. Ваше маленькое пари на жизнь решили за вас…

– Да неужто Глотка? Неужто одолел ее? Он ведь хлюпик, неженка!

– Да, сержант, да и еще раз да. Этот, прости бесе, паршивый человечишка сделал то, чего не добились мы с тобой, милейший вояка, и вся наша дикая дивизия. Он уложил двух витязей и двух дружинников, не потеряв никого из своих.

– Как же так… Как же он их… Ваше мракобесие!

– О, заслуженный защитник отчизны! Пусть сердце твое возрадуется. Хоть чего-то не знает начальство, да и признается в этом само. Когда такое было? А, военный? Я не знаю, сержант, какого джокера из какого потайного кармана вынул наш коллега. Доклад его был краток, а на таком расстоянии мысли Глотки от меня закрыты. Не знаю. В честь такого успеха с тебя все прежние грехи – долой…

– Служим темному князю!

– Полно. А для Глотки добьюсь майорского чина. Хорош, капитан, видит бес, хорош.

Февда не исполнит своего обещания. К тому времени, когда у него появится возможность вписать Песью Глотку в наградной приказ, тот сделается совершенно бесполезен…

Сначала Мечников осознал отсутствие собеседника за столом и только потом услышал грохот падения. Бойков научил-таки его кое-чему. Руки-ноги-туловище, не обращаясь за помощью к сознанию, опрокинули стол, закрывая себя с той стороны, откуда пришла пуля, они же подтащили поближе тело Симонова. Сознание включилось позднее, когда понадобилось сортировать факты: снайпер, это был снайпер; Петровичу, если еще жив, не стоит лежать под выстрелом – добьют. Какое там – жив! Пуля попала в висок и снесла половину черепа… Тело ангела не прочнее человеческого. Закончилась его шестьсот двадцатая жизнь, она же первая в присутствии младшего витязя Павла Мечникова.

Связь все надрывалась, потом заглохла. Павел сам набрал код и вызвал воеводу.

…Бойков прибыл через четверть часа в сопровождении всей ударной группы. Не глядя на взволнованную милицию, отдал несколько распоряжений кошмарно деловым тоном. Потом погасил милицейское раздражение неким право имеющим удостовереньицем и хитроумной бумажкой. Подобно какой-нибудь ядовитой твари из мира насекомых бумажка носила отпугивающую окраску в виде грозной печати. Милицейский чин бодро взял под козырек, осведомился насчет не требуется ли помощь и скоренько убыл. Какой ему резон поднимать с земли лишнее дело? Эти, крутые, им платят побольше, пускай возятся… Своего, знаете ли, хватает. Секретная, говорите, у вас операция? Понимаем. Желаем всяческих успехов.

Дружинники изобразили несколько ритуальных танцев, какие всякий опер исполняет на месте происшествия, потом погрузили тело Петровича в пикап и сели там же, рядом.

Мечников хотел было рассказать воеводе, что за нелепость вышла у них тут. Бойков остановил его. Павел собрался за руль, но и этого не позволил ему воевода. Жестом указал, мол, давай в кабину, на соседнее место. Поехали. Бойков поворачивается к нему и осторожно так говорит:

– Не столь уж важна его смерть. В подавляющем большинстве случаев мы возвращаемся в Срединный мир. Наверное, лет через семнадцать-двадцать ты опять сможешь поговорить с ним… если самого, конечно, не выбьют.