Кузнец из преисподней - Сертаков Виталий Владимирович

– Допустим, мы найдем способ запретить огнестрельное оружие. Но ножи и кинжалы носят почти все, – пожала плечами министр здоровья. – Во время всей последней войны на юге мы потеряли меньше людей, чем в пьяной поножовщине! И ничего вы с этим не сделаете. В южных губерниях кинжалы носят мальчишки с десяти лет. Эти обычаи установлены их прадедами.

– Да что далеко ходить! – поддержал главного медика страны начальник пограничной стражи. – Они не только к ножам, они к лукам и арбалетам с пеленок приучены. А как нам с арбалетами быть? Тоже приравняем их к огнестрельному? Вроде игрушки, да только желтые дикари с одними луками до сих пор обозы грабят. Со ста шагов в глаз попадают…

– Мы поступим так, как советовал мне президент, – подвел итоги старший Рубенс. – Мы не станем издавать указ о повсеместной сдаче оружия. Начнем по губерниям, по волостям, потихоньку. Вначале поставим вне закона пулеметы и автоматы. Только в Петербурге. И будем платить не только за сданный ствол, но и за доносы. А когда принесут стволы, возьмемся за луки. За клинки – в последнюю очередь…

К полуночи первый указ о ношении оружия был готов. Ничего не изымалось, но свободное ношение отныне разрешалось только сотрудникам силовых структур. В семь утра приказ Военного Совета огласили по городу, а в девять в подготовленные участки стали пачками свозить первых арестованных. К часу дня жители столицы поняли, что власть не отступится. Не желая угодить за решетку, бывшие вояки разоружились, попрятали обрезы и револьверы по домам. Многие чувствовали себя крайне неуютно, привыкнув всю жизнь махать пушкой…

Военный Совет заседал почти беспрерывно. Поскольку Рубенсу-старшему приходилось исполнять еще и обязанности губернатора, спать ему не давали десятки комитетов, совещаний и встреч получастного характера. То требовалось срочно определить порядок заселения особняков на Карповке. То в полном составе отказался заседать городской суд. Судьи гордо сложили с себя мантии вместе с полномочиями, потому что им второй месяц не платили жалованье. Рубенс распекал финансистов, умолял судейских вернуться на место. Стоило успокоить судей, как косяком поперли делегации от обиженных осужденных. За два дня суды столицы вынесли сто семнадцать обвинительных приговоров чиновникам разных уровней, преимущественно за казнокрадство и использование положения в личных целях. Чиновник, утаивший сто метров шерстяной ткани или пару бочонков спирта, получал пятнадцать лет по законам военного времени. Рыдающие жены и матери валялись в ногах и ночевали на пороге особняка вице-президента. Однако Рубенса ничто не могло поколебать. Законы мирного времени не действовали.

Артуру показалось, что где-то неподалеку напевают, протяжно, тоскливо, задумчиво…

Другим краем сознания, вполне еще действующим, он понимал, что потерял много крови, что, скорее всего, недооценил тяжесть ранения и очень зря не признался вовремя ребятам, что ранен. Понадеялся на собственную ловкость и умение останавливать кровь. Но что-то не сработало – не в нем самом, и не оттого, что забылись навыки лучшего лесного Клинка. Он все сделал правильно – мысленно представил себе рану, мысленно пережал сосуды вокруг нее, отключил болевые центры, зачистил и приказал тканям срастаться, как можно быстрее. Организм послушно отреагировал на волю хозяина, разорванные мышцы срастались, решительно выдавливая неровный стальной осколок…

И вдруг – процесс замер. Артур ощутил, как бурлящая соленая волна поднимается изнутри к горлу, мешая дышать и говорить. Должно было пройти несколько секунд, пока до него дошло – ранили вторично.

Пулеметная очередь прошла низко над лодкой, зацепив двоих – и Даляра, и Карапуза. По счастью, очередь прошла слишком низко, Мите пробило в двух местах бедро, у Даляра повисла рука.

– Лева, греби! Гребите, ребята, мать ее ити! – завопил Митя и неловко опрокинулся прямо на товарищей.

Даляр как раз замахнулся саблей, надеясь сбить в полете очередного зубастого беса, и… выронил оружие за борт. Фон Богль и Свирский лихорадочно налегали на весла, помочь им было невозможно, так как в лодке имелось лишь две пары уключин. Коваль решил сменить Даляра и вот тут-то уразумел, что шальной очередью зацепило не двоих, а троих. Причем, по закону подлости, пуля вошла снова в спину, под лопаткой, самому дотянуться до нее не представлялось возможным.

Артур качнулся и едва не кувыркнулся за борт. Он громко позвал Озерника, громко позвал вторично…

– Дед, скорее! Эй, кто-нибудь, парни, перевяжите меня! Лева, ты оглох?!

Ему казалось, что он орет, а в действительности он только сипел и брызгал кровью. Свирский греб, не поворачиваясь. На близком берегу полыхал пожар, поэтому книжник развернул лодку к берегу дальнему. Орландо сбил из револьвера очередного беса. Оставалось не больше десятка метров до погружения в полный мрак, дальше прицельно стрелять бы уже никто не смог. Преследователи безнадежно отстали, возле перевернутого баркаса барахтались в воде двое или трое, слышались вопли одного из Качалыциков. Он призывал преданных ему каторжан уничтожить Демона.

– Предатель… – прошептал Артур. – Ну ничего, доберется мама Анна до вас!..

Небо на востоке вдруг начало стремительно светлеть. Глубокая могильная темнота, охватившая полнебосклона, распадалась на части, просыпалась мелкой крупой, растворялась, уступая место обычной вечерней синеве. Что-то катилось по Каме, с ревом, с грохотом шла волна. Это возвращалась назад вздыбленная Слабыми метками вода.

– Сволочи, догоняют на моторе, сволочи!

– Карапуз, у тебя бомбы остались?!

– Светлеет, ей-богу! Ну, молодец, Дед Касьян! Видать – оприходовал нечисть!

Словно по волшебству, возник из мрака Озерник. Камнем упал вниз неестественно громадный летун, никого не стесняясь, обернулся человеком, пророс из перьев, перепонок и жесткой кожи. Руки и физиономия у Черного Деда были измазаны красным. Видимо, в полете оборотень прикончил несколько летучих бесов. Больше они в его «помощи» не нуждались, сами падали с высоты в воду и плыли по течению, дергая лапками в предсмертной агонии.

– Не меня, бурятка вашего, монашка благодарите! – прокричал Черный Дед. – Это он первый нечисти грудь подставил! Теперь точно разойдется узел, спасемся…

Президент удовлетворенно улыбнулся. Или ему только показалось, что улыбнулся, губы плохо слушались. Звенящий узел рассыпался. Это означало, что партия сыграна правильно и почти честно. Почти – поскольку с лживым противником никогда нельзя быть до конца честным. А противник попался на редкость лживый…

Артур ощутил, как его переворачивают.

– Держи сзади, бинт давай! – Рядом маячило встревоженное лицо Орландо. Черный Дед взмахом пальца разрезал на Ковале одежду, присвистнул от изумления:

– Вот те, молодец! Чего ж ты раньше молчал?! И как он только молчать мог, с такой-то дыркой?

Кто-то совсем рядом стрелял по воде, но Коваль не мог повернуть голову, чтобы увидеть – кто. Стало вдруг совершенно неважно, кто и зачем стреляет. Он увидел все со стороны. Увидел молодых Хранителей, их было человек восемь, не меньше, все злые, спесивые, наглые. По крайней мере двое из них гнались за лодкой, остальные, разбившись по радиусу, пытались сдержать рассыпающийся Звенящий узел. У них это получалось плохо, хотя силушки хватало, и зверья перебили немало, и грязи в лес нарочно натаскали. Но не стало Посланника, не стало незваных гостей из мира Нижнего, без которых так трудно опрокинуть Верхний мир.

Артур улыбнулся. Кристиан наверняка успел, он не мог не успеть. Спрятал Надю и детей в надежном месте, в таком месте, о котором не мог проведать ни один изменник. Кристиан наверняка скоро вернется и расскажет обо всем на Большом круге Хранителей. И мама Анна…

Артур увидел Надю ван Гог. Близко-близко увидел, вплоть до ямочек на щеках, до нежного пуха, о который так приятно тереться щетиной… Жена что-то говорила, но он никак не мог разобрать ее слов.