Изгой (СИ) - Распопов Дмитрий Викторович

— Вообще не понимаю вас, — признался я.

Она досадливо закусила губку и вернувшись, опустилась рядом со мной. Меня сразу охватил чарующий аромат её парфюма. Знакомый аромат роз с чем-то древесным.

— Не буду тогда лукавить и ходить вокруг да около, но сегодня будет решаться твоя судьба на пленарном заседании всех комиссий. Большая часть, за твоё физическое устранение, поскольку ты представляешь угрозу для нас и государства в целом, но вот я и ещё несколько человек, против этого, поскольку хотим, чтобы ты приносил нам пользу. Мы готовы дать тебе всё, что ты хочешь, только чтобы ты дальше продолжал свои исследования и делился ими с нами.

— Вы дадите мне лабораторию и всё нужное? — удивился я, — зачем это вам?

— Как бы кто к тебе не относился среди нас Рэджинальд, но никто не отрицает того факта, что ты выдающийся душеприказчик, — она пожала плечами, — у нас нет информации о так называемых исповедниках империи, но то, что есть на тебя, однозначно говорит о том, что тебе есть чем нам помочь. Именно поэтому я против твоего умерщвления.

— А вы не задумывались о том, что если я умру, может произойти нечто печальное для этого города? — поинтересовался я, — ведь я не дурак, чтобы лезть в пасть к голодному льву, не предприняв ничего для своей безопасности.

— С этого места поподробнее, — глаза её с узились.

— Ну пока рано делиться сутью моих умений с вами, но пока я находился на фронте и вокзале, а затем ехал сюда, то в душу каждого человека, который со мной контактировал я вложил частичку своей ауры настроенной на противорезонанс, так что если я умру и моя душа разлетится на мельчайшие осколки, все они начнут резонировать с душой носителя, что приведёт к его довольно быстрой и мучительной смерти.

— И как много таких людей? — холодно поинтересовалась она, — я теперь тоже «заражена»?

— Конечно, — я спокойно пожал плечами, — я настроил это таким образом, что это происходит теперь само по себе и что для вас более важно, так это то, что частички моей души, постоянно делятся, подпитываясь аурой владельцев, и могут оседать на душах тех, с кем контактировали их владельцы.

Глаза её расширились.

— Весь город может быть инфицирован! Вся страна!

— Именно! Это и есть моя страховка на тот случай, если от меня захотят избавиться. Можете позвать своих ремесленников, или как вы их тут называете душеприказчиков, чтобы в этом убедиться.

Она мне не поверила, отправилась на выход и отсутствовала час. По возвращению, и следа от былой приветливости у ней не осталось.

— Да мы сгноим тебя в таком месте, что ты руки мне целовать будешь за то, чтобы тебя вернули в такие тепличные условия! — красивое лицо исказилось от гримасы, и она накинулась на меня, — ты будешь жить всё это время и молить о смерти, которую тебе никто не предоставит!

— Тогда вам нужно поспешить, — я спокойно развёл руками, — время идёт и с каждой минутой количество инфицированных моей душой становится всё больше. Если же вы не собираетесь осуществить свои угрозы, то боюсь через год-другой все люди на этой планете могут умереть при моей смерти.

Женщина взбесилась ещё больше и бросилась вон, оставив меня одного. Я лишь улыбнулся. Мой последний, самый грандиозный проект, которым я занимался в заточении в замке тайной полиции чтобы подстраховать себя при сдаче в плен, работал. Я находясь в камере чувствовал и ощущал каждую частичку души, находившуюся вне меня, и их с каждой секундой становилось всё больше и больше, что не могло меня не радовать.

Три дня ничего не происходило, ко мне никто не приходил, лишь стражники, которые стали через чур предупредительными и вежливыми, носили мне по одинаковому расписанию еду и выносили ведро с испражнениями.

Ещё через пару дней я услышал шум за стенами Бастилии, да такой, что не услышать его было невозможно. Приставив стул к одному из окон я поднялся на цыпочки, но и то едва смог увидеть край реки и огромное количество людей, которые видимо стекались к моей тюрьме. К вечеру шум стал таким, что приходилось с трудом засыпать, после ужина.

Ночью звук открываемой двери разбудил меня и я открыл глаза, но сразу их зажмурил, поскольку внутрь внесли яркий газовый фонарь. Напротив моей кровати замер мужчина лет пятидесяти, одетый в военную республиканскую форму.

— Доброй ночи, простите что так поздно, сэр.

— Ничего страшного, я всё понимаю, — я опустил ноги на пол и протерев глаза, посмотрел на собеседника.

Умные глаза, подтянутая фигура, седина на висках — вот было первое моё впечатление.

— Начну пожалуй с извинений за своего коллегу, Жаклин хороший человек, но как все женщины, бывает иногда излишне эмоциональной.

Он не собирался присаживаться, лишь облокотился на стол.

— Я не виню её, обстоятельства были не из лучших.

— Соглашусь с вами, поэтому я начну с другого. Пойдёмте за мной.

Мужчина качнул фонарём, показывая мне на дверь. Я поднялся и без слов пошёл следом.

— Только обещайте, что будете держать себя в руках мистер Рэджинальд, — говорил он на ходу, — я на многое пошёл, чтобы ваша встреча состоялась так быстро.

Сердце заколотилось, а руки внезапно вспотели.

— Если это о том, о чём я подумал, — с сухостью в горле произнёс я, — то обещаю быть предельно корректным.

— Отлично. Мне вас рекомендовали как порядочного человека, надеюсь вы сдержите слово.

С этими словами он подошёл к крайней камере на этаже и отпёр дверь.

— Не волнуйтесь, никто не будет подсматривать или подслушивать вас, — обратился он ко мне, передавая фонарь, — я понимаю всю интимность встречи и настроен вести с вами конструктивный диалог в будущем, а эта встреча первый камешек в фундамент наших отношениях.

Я молча взял из его рук светильник, и с холодеющей спиной сделал шаг вперёд. На кровати заворочалось нечто, что бросило меня в дрожь одним своим видом. Всюду, куда падали лучи фонаря были лишь рубцы, уродливые шрамы и отсутствующие части тела.

— Кто там опять припёрся? — раздался знакомый хриплый голос и я не выдержав, бросился к кровати. Слёзы брызнули из глаз и я закричал от горя и ненависти ко всему живому.

Обрубок человека: без ног, с одной рукой, без носа, ушей, губ, лишь с одним целым глазом, который с трудом посмотрел на меня, когда я в слезах и отчаянии бросился к девушке, которую хоть и не любил, но относился как с самому близкому после мамы и дедушки человеку.

— Нет! Не смотри на меня! — Анна узнала меня и единственный глаз завращался в испуге, — Рэджинальд! Отвернись! Не смотри!

Не слушая её, я обнял и роняя слёзы на обезображенное лицо, стал целовать Анну, касаясь губами всех рубцов и шрамов. Слова девушки вскоре затихли и по вздрагиванию тела я понял, что она тоже плачет.

Я не помнил сколько времени прошло, но пришёл в себя сидя на кровати, держа на коленях её голову и поглаживая пальцами по коже, напрочь лишённой волос.

— Теперь ты никогда не полюбишь меня Рэджи, — посетовала Анна, обнимая меня единственной рукой, лишённой ногтей и со страшно изуродованными суставами пальцев.

— Прекрати, я всегда любил тебя, — я легонько шлёпнул её по руке, — как сестру, не как свою девушку, но всё равно это любовь глупышка.

— А я мечтала, что однажды ты признался мне, — она замолчала, а из уголка глаза снова появились слёзы, — теперь уже никогда этому не случится.

Я промолчал, затем переключился на другие темы, расспрашивая её о том, как погиб майор Немальд, как её захватили в плен и все те ужасы, которые ей пришлось пережить пока она была в плену. Девушка нехотя, но рассказала обо всём замыкаясь в тех случаях, когда описывала пытки. Пришлось настоять и я узнал, что до того, как она превратилась к обезображенный кусок мяса, её долго и зверски насиловали палачи, меняясь по трое на протяжении нескольких часов. Открыв рот, она показала, что ей выбили все зубы, заменив их потом грубыми протезами. Которые позволяли ей жевать пищу, но при необходимости могли быть извлечены в любой момент.