Мир и нир (СИ) - Матвиенко Анатолий Евгеньевич

Верун не в курсе, а если и догадывается, то не говорит.

На том распрощались.

На последних шагах перед воротами в замок спросил Нирага:

- У Фарта осталась семья?

- Жена. Ребёнок. Один вроде. В деревне.

- Вдовы убитых Фартом…

- Погонят её кольями.

- Так. Баба за дурость и жадность своего мужика не в ответе. Дашь ей серебрушку, но тихо, чтоб никто не знал. Лучше золотом и медью.

- Из моей доли?

- Из глейской. Не дури. Да, ты прохлопал. Но не настолько, чтоб тебя прогибать. Мы – дома, серебро цело. С большего всё путём. Сейчас нас встретят.

Если я ожидал, что из замка выбежит Мюи, непростительно быстро семеня ногами для беременной, а Бобик радостно залает и запрыгает вокруг нас обоих, то ничего подобного. Стража открыла ворота, пустила нас внутрь. И народу не шибко много…

- Где брент Клай с его людьми? Неужто ещё не приехал?

- Приехал, господин глей. И наутро уехал, сказав: ноги моей здесь больше не будет, в доме колдунов, - охотно сообщил замковый хрым, такие любят мыть кости хозяевам. – Мюи у себя взаперти. Ваши батюшка с матушкой в доме, ужинать изволят.

Та-ак… Между членами моего семейства пробежала, кажется, чёрная кошка размером с пырха. И я даже догадываюсь, кто её вскормил и скомандовал ей «фас».

К спальне, месту самозаточения моей благоверной, хрымы потащили сундуки с серебром и золотом. Тянули с трудом, но самым сложным было войти в последнюю дверь, запертую на засов изнутри. Измочаленный походом, я менее всего был настроен на бой с супругой.

- Мюи! Открой, дорогая. Я измотан тяжкой дорогой, едва не погиб. Открой!

- Иди к своей Настье! – донеслось через минуту.

Ага… Спасибо, мама, просветила мою беременную жену. Более подходящего времени, конечно же, не нашла. И в присутствии её отца, чтоб два раза рот не открывать. Сразу всех отоварила.

- Мюи! Родная! Настя – жена твоего папы. Она мне нравилась и довольно сильно, но давно. Между нами ничего не было.

Лязгнул засов. Первая надежда на скорое прекращение глупых пререканий.

Моя рыжая распахнула дверь. Но стала в проёме, уткнув руки в бока и перегораживая вход. Соседство хрымов благоверную не смутило ни в малейшей степени. Пусть слышат.

- Ты утаил главное! Что был в неё без ума влюблён! Что она тебя отвергла! Так зачем привёл её сюда, стерев память? Чтоб она не могла вспомнить о твоей неудаче, и ты попробовал снова?

Дражайшая знала в общих чертах о случившемся. Но подробности, поданные определённым образом и соответствующе истолкованные, полностью исказили картину.

Я открыл было рот, чтоб ответить… И вдруг понял, что сию секунду это не главное. Мюи была в белой комнатной рубахе до пят. На уровне паха я увидел розовое пятно.

Развернул её спиной к себе и охнул. Худшее ожидание оправдалось. На попе пятно было ярче.

Кровотечение. Мюи теряет ребёнка. Нашего ребёнка!

- Биб! Зови Веруна сюда! Немедленно!!!

- Хозяин! Создатель не захочет встречаться за пределами рощи.

- Тогда я спалю все его рощи, пни выкорчую. Так и передай. Если у Мюи будет выкидыш из-за несвоевременной помощи, урою твоего божка нахрен.

Уважительному общению с высшими существами буду учиться как-нибудь в другой раз.

4

Через час мне стало стыдно.

Верун пришёл и помог. И было чувство, что не из-за угроз. Потом исчез, не спросив угощений, не выклянчив обещаний.

Мюи лежала на нашем трёхспальном алтаре Камасутры, переодетая в чистую рубаху, и сладко спала. Причмокнула, с кончика клыка упала прозрачная капелька.

Скажете, фу-фу, как противно? Что в этом приятного, если женщина во сне пачкает подушку слюнкой? Значит, вы не пережили этого страха за любимую, за нерождённое дитя, способное убить собственную мать преждевременными родами. И такая маленькая бытовая деталька, как капелька слюны на губе, даёт ощущение: всё нормально, всё обычно, всё плохое прошло. Более того, если бы Мюи помочилась в ночную вазу, я бы рассматривал содержимое горшка и выл от восторга, что там нет розовой примеси. Значит – кровотечение прекратилось, опасность миновала.

Не время и не место для брезгливости.

Перед тем как уснуть, Мюи заверила, что больше не сердится и простила меня.

Простила?! То есть я ещё в чём-то назначен виновным! Хорошо хоть не потребовала просить прощения. Извините, не в том настроении.

Только сейчас почувствовал, насколько голоден. Это Бобику просто. Тот наверняка сунулся в кухню и пристально посмотрел на первого попавшегося хрыма выразительным взглядом: выбирай, собачка отведает свиную ляжку или твою?

Спустился в зал. Родители по-прежнему сидели за столом. За пустым.

Я кликнул лакея, распорядился насчёт ужина. С ниром. Побольше нира, лучшего. Тройной перегонки, настоянного на дубовой щепе. Сейчас напьюсь в дым, не железный всё же. После таких передряг нервы ни к чёрту.

Только когда начал уписывать тушёные овощи с рубленой крольчатиной – готовилась к торжественному семейному обеду, но что уж сейчас её беречь, – мама решилась нарушить молчание.

- Ты ничего нам не хочешь сказать?

- Нет. Ты уже достаточно наговорила. За меня, за себя, за всех.

- Я сказала правду!

Первая сотка нира дала тепло внутри, но никак не сказалась на настроении. Только после второй сжатая внутри пружина начала тихонько отпускать. Медленно. Так и литра не хватит.

- Сын! Ответь матери, - поддакнул ей папа.

- Настаиваешь? Отвечаю. После её «правдивых» откровений у Мюи был стресс, открылось кровотечение. Она теряла ребёнка. Вашего внука, между прочим. Спасибо, мама. Ты это хотел услышать, отец?

Я налил третью. Им не предложил.

Мама должна была смутиться, признать неправоту, поинтересоваться самочувствием Мюи? Так мог подумать тот, кто плохо её знает. Или не знает совсем. Когда в её голове что-то клинит, эта умная и интеллигентная женщина ведёт себя как упёртая тупица.

В данном случае – снова попыталась сделать меня виноватым.

- Почему меня и доктора Хауса не позвал на помощь?

- Потому что позвал Веруна, он спас мне жену и ребёнка. С тебя довольно и того, что натворила накануне. Хватит!

- Что значит – хватит? – вопросил отец.

- То и значит. За здоровье моего сына! – я опрокинул чарку. – Это – Средневековье. Мир суровый и опасный. О том, что здесь надо вести себя осмотрительно, я повторял миллион раз. Мама, похоже, умудрилась продемонстрировать ручного верью моему тестю, разоткровенничалась, что мой Биб стёр Насте память, так?

- Но ты же мстил ей! Не мог забыть, что она тебя отвергла! Милый мой мальчик, я же для тебя старалась. Ты должен был освободиться от лжи, от недомолвок…

Вот как она себе внушила.

- Мама! Правда в том, что Настя пришла в этот мир за руку с человеком, надевшим на тебя собачий ошейник со взрывчаткой. Настя пыталась меня застрелить. Отшибить ей память – это единственное, что я мог сделать, останавливая её и не убивая.

- Но семь лет!

- А у меня было время обдумать? Она наставила на меня пистолет! Возможно, семь лет – мало. Уже к этому возрасту в ней могло накопиться дерьма предостаточно. Надо было вогнать в пелёнки.

Четвёртая сотка. Уже лучше. Невидимый вертолёт начал прогрев турбины. Скоро закружит…

- Ты жесток!

- Мир жесток, ма. И этот, и тот. Там – бандиты, в их появлении у вашего дома я виноват, потому и пригласил обоих сюда, под свою защиту. Когда ликвидировал хахаля Насти, здесь стало куда безопаснее. И относительно комфортно. Ты, мама, положила этому конец. Нас считают колдунами. За колдовство одно наказание – смерть. Если бы я приехал на несколько часов раньше, то успел бы исправить – подтёр память Клаю и его свите. Поздно.

- Не смей никому удалять память! – заявила она, правда, без следа прежней несокрушимой уверенности в правоте.

- А смысл удалять? Завтра обдумаю на трезвую голову и решу что делать. Наверно, снова паду на колени перед Веруном и упрошу, чтоб переправил вас в Брянск. Получите килограмм пять золота. Четыре отдадите бандюкам на откуп. Килограмм по частям понесёте в скупку. Не знаю цен. Наверно, это миллиона три-четыре, не меньше, только аккуратно – иначе отнимут. Хватит на жизнь, с учётом пенсии. Всё…