Андрэ Нортон - Чародей колдовского мира

— В чем дело?

Я видел, как Эфутур сжал губы, отвечая на мой вопрос.

— Те, что следят за нами, недостаточно сильны, чтобы напасть. Но рузы полетели за подкреплениями. Если бы мы смогли добраться до открытой местности…

Это нам удалось, и мы оказались на равнине с высокой спелой травой. Но равнина не была пустой. Я видел тех, кто собирается помешать нам. Видел я старых недругов, с которыми уже приходилось сталкиваться. Была здесь нечистая помесь людей и зверей; эти чудовища запрокидывали морды, пытаясь уловить наш запах, и настораживали уши. Вокруг них шевелилась трава, и я подумал о расти, которые могут в ней скрываться. Эфутур щелкнул своим силовым хлыстом, и в землю ударила такая яркая вспышка, что ее видно было даже при солнце; на земле появилось обгоревшее пятно.

Мне не хватало игольного ружья, которое было у меня за горами. Мы захватили с собой это оружие, но его припасы давно были истрачены, и ружья превратились в бесполезные трубки. Теперь придется ждать, пока враг не окажется в пределах досягаемости меча.

Серые и их невидимые союзники, расти, если это действительно были они, не нападали. Они боятся силового оружия. Но продолжали кружить на удалении. И теперь находились между нами и выходом на дорогу в Ха-харк.

— Они не должны трижды окружить нас! — воскликнул Эфутур. Я снова вспомнил свои занятия в Лормте. Если врагу удастся трижды обойти нас кругом, он сможет парализовать нашу волю. И даже если не решится напасть, мы будем пленниками в этом кругу.

Шапурн и Шил понеслись. Приспосабливаясь к взлетам и падениям подо мной могучих мышц, я в который раз подумал, что ни одна лошадь Эсткарпа не сравнится с этими скакунами. В то же самое время, хотя всегда считал, что не обучен тайнам, я прокричал некие слова из очень древних текстов.

И сразу едва не онемел от изумления. Клянусь — хотя человек, который это не видел, может мне не поверить, — клянусь, что я не только услышал эти слова, но и увидел их! Они были подобны огненным стрелам и понеслись вперед, как иглы из оружия, которого у меня больше не было. Снова клянусь: я увидел, как они ударились в землю там, где бежали Серые, и от этого удара вспыхнуло пламя, как от силового хлыста Эфутура.

Послышался и звук, громче моего крика. Это были раскаты грома. Затем над головой раздался резкий высокий вопль; Эфутур крикнул что-то, но я не разобрал его слов. Он запрокинул голову, как человек, ожидающий нападения сверху. Поднял хлыст, и резкий высокий вопль оборвался. С неба что-то упало, ударилось в землю перед нами и взорвалось темным облаком дыма; мгновение спустя Шапурн и Шил, не в силах свернуть, пронеслись через это облако, и нас охватило зловоние.

Но я не видел ни следа тела, которое должно было здесь лежать. Только дым и зловоние, а затем мы вырвались на открытый воздух.

Теперь я услышал вой Серых и писк из травы, который, раз услышав, никогда не забудешь. Конечно, там расти. Они накатились на нас волной, и Шапурн и Шил, спотыкаясь, заплясали в ярости; снова и снова ударял хлыст Эфутура, поджигая траву и расчищая нам путь. У выхода на дорогу в Ха-харк мы встретились с Серыми и сразились с ними. Мой меч рубил плоть, ударялся о кости. Шил закричал, когда когти и зубы вцепились в его шкуру. Снова я бросил слова и увидел, как враги расступаются перед огненными стрелами.

Затем послышался звук, и по сравнению с ним весь шум и грохот битвы — ничто. Ибо удар обрушился не только на врагов, но и на нас. Ослабевший, оглушенный, я прижался к спине Шила. Успел краем глаза заметить, как бессильно опустил руки Эфутур, его хлыст повис. Но я увидел также, как отшатнулись Серые, прижимая руки-лапы к ушам, словно от страшной боли поворачивая головы.

Не знаю, сколько продолжалось такое состояние. Но наконец сознание мое очистилось, и я почувствовал, как спотыкается подо мною Шил. Он сделал один шаг, другой; я поднял голову и, как и думал, увидел, что он опять идет за своим вождем Шапурном по дороге в Ха-харк. На спине Шапурна сидел, повесив голову, Эфутур. Он как будто еще не пришел в себя.

Я хотел оглянуться: не преследует ли нас враг. Но как ни пытался, не смог повернуть голову. Дело не в слабости: мои мышцы как будто не повиновались мне. А когда наконец я смог посмотреть назад, ни следа преследователей не было видно. Зловоние, которое сопровождало нас с самого озера, тоже исчезло. Но в воздухе стоял иной густой запах с металлическим оттенком, для которого у меня нет слов.

Когда мы оказались среди руин, Эфутур выпрямился и через плечо посмотрел мне в глаза. Он был очень бледен, но такого напряженного выражения я у него никогда не видел.

— Не делай этого больше! — Слова его прозвучали приказом.

— Не знаю, о чем…

— Ты разбудил древние силы, и тебе ответили. Больше не используй здесь свое колдовство, чужеземец. Я не верил, что ты тоже можешь пробуждать силы…

— Я тоже не верил, — искренне ответил я. — И не знаю, почему это сделал. Я не чародей, а воин.

Я сам не мог поверить в происходившее, хотя был его частью. Мы в Эсткарпе твердо верим, что только мудрые женщины могут контролировать невидимые силы и общаться с ними. Мое поведение совершенно неестественно. Конечно, мой отец обладал некоторыми способностями, и даже волшебницы признавали это. Вместе с нашей матерью леди Джелит он использовал силы не руки и тела, но сознания и воли.

Но что касается меня, то я не хотел иметь с этим ничего общего. Мне хватало ума понять, что эксперименты в таких делах, когда нет нужной подготовки, когда не умеешь принимать предосторожности, отъявленная глупость. Они способны причинить вред не только тем, против кого направлены, но и всем окружающим. Эфутур может быть уверен, что я больше не стану пробовать. Тем не менее, я помнил звук, для описания которого у меня нет слов, и гадал, что это было и откуда пришло.

Наверное, мы оказались надежно защищены ударом, потому что как ни оглядывались и даже возвращались назад, преследователей не обнаружили. Наконец Этуфур убедился, что погони нет, и мы выехали на мощенную плитами дорогу, ведущую из Ха-харка к границам Долины.

Когда мы проезжали мимо резных скал с защитными словами на них, Эфутур время от времени останавливался и делал знаки. Некоторые из них я знал, другие были мне неизвестны. Но я понимал, что он пробуждает защиту Долины, настораживает ее охрану. Наконец мы подъехали к главному камню, самому большому из них, — Этаяну. На камне были глубокие борозды, окрашенные зеленью. Полководец Долины повернулся ко мне и отдал приказ:

— Положи на них свои ладони.

Я испытал легкий гнев, потому что он явно подозревал меня. Ему показалось, что ради блага живущих в Долине меня больше нельзя в нее впускать. Но я подчинился его приказу, слез с потной спины Шила, подошел и прижал ладони к символам, которые были частью Силы, — никакое зло не может взглянуть на них, тем более прикоснуться.