Урсула Ле Гуин - Бизоны-малышки, идите гулять…

Девочка тихонько спросила:

– А кто такая Бабушка?

– Бабушка. - повторила Синица. Глядя на девочку, задумчиво отправила в рот несколько ягод ежевики. Погладила половик, на котором они сидели, и спросила:

– Если я разведу тут огонь, он прожжет этот половичок, верно? Поэтому мы разводим огонь на песке, на земле… Все переплетено одно с другим, а ту, что все сплетает, мы зовем Бабушкой. - Глядя вверх, на отверстие для выхода дыма, она просвистела четыре ноты и добавила: - В конце концов, может быть, весь наш городок и другие города - только одна сторона сплетенного. Не знаю. Я вижу любой предмет только одним глазом, и как мне понять, какова глубина?

Этой ночью, завернувшись в одеяло и лежа на заднем дворе Синицы, девочка слушала вздохи и порывы ветра внизу, в тополях, потом заснула, утомленная событиями прошлой ночи. Проснулась на рассвете. Горы на востоке были окутаны темно-красным туманом; казалось, они просвечивают насквозь, как рука, которую держишь между глазами и огнем. На табачной делянке - если что и возделывалось в этом городке, то дикий табак - Ящерица и Жук распевали какую-то песню, то ли заклинание, то ли благословение, тихую и бессвязную песню: «О-о-о-о, о-о-о-о», а она лежала калачиком, тепло укрытая, на земле, и из-за этой песни почувствовала, что корнями уходит в землю, покоится на ней и в ней, так что непонятно было, где кончаются ее пальцы и начинается земля, словно она умерла, но она была жива, она сама была жизнью земли. Она вскочила, приплясывая, аккуратно сложила одеяло, оставила его на аккуратной и уже пустой постели Синицы и стала подниматься, приплясывая, по холму к «Подожди минутку». У полуоткрытой двери пропела:

Вышла Койотиха - хмурая и встрепанная. Прищурясь, посмотрела на девочку. Пробормотала: «Ч-черт». Провела языком по зубам и, подойдя к стоявшей рядом с дверью тыквенной бутыли, вылила всю воду себе на голову. Тряхнула головой так, что полетели брызги. И приказала:

– Пошли отсюда. С меня довольно. Не знаю, что на меня нашло. Неужто снова забеременею - в мои-то годы? А, черт… Давай уйдем из города, мне нужно переменить обстановку.

Внутри темного дома девочка заметила по крайней мере двух койотов-самцов; они валялись, похрапывая, - один на постели, другой на полу. Койотиха подошла к побелевшему от времени помету, пнула его и гневно спросила:

– Почему ты меня не остановил?

– Я тебе говорил, - угрюмо ответил помет.

– Дерьмо безмозглое, - пробурчала Койотиха. - Давай, Малышка. Пошли. Куда пойдем? - Она не стала дожидаться ответа. - Я знаю, куда. Идем!

И двинулась через город обычной своей походкой, вроде бы лениво, но так, что за ней было трудно угнаться. Но девочка была полна энергии и шла, приплясывая, так что Койотиха тоже стала приплясывать, подпрыгивать, и кружиться, и дурачиться - на всем пути по длинному склону к равнине. Там повернула на северо-восток. Они миновали Холм Коня, холм маячил позади и становился все меньше.

Около полудня девочка сказала:

– Я не взяла с собой еды.

– Что-нибудь подвернется, - ответила Койотиха. - Обязательно подвернется.

И вскоре свернула и направилась к крошечной серой лачужке, прятавшейся за двумя полузасохшими кустами можжевельника и пучком бурьяна. Кругом воняло. На двери была табличка: ЛИСА. ЧАСТНОЕ ВЛАДЕНИЕ. ВХОД ЗАПРЕЩЕН! Но Койотиха отворила дверь, вошла и почти сразу вышла с половиной небольшого копченого лосося.

– В доме нет никого, только мы, цыплятки, - пропела она, сладко улыбаясь.

– Но это воровство? - обеспокоенно спросила девочка.

– Да, - на ходу ответила Койотиха.

У пересохшего ручья они съели рыбу, припахивающую лисицей, немного поспали и пошли дальше.

Скоро девочка ощутила в воздухе кислый запах гари и остановилась. Словно огромная тяжелая рука уперлась в грудь, отталкивала ее, но в то же время что-то ее несло вперед, как сильное течение.

– Давай подойдем ближе! - сказала Койотиха, присаживаясь помочиться у можжевелового пня.

– Ближе к чему?

– К их городу. Видишь? - Она показала на два поросших полынью холма. Пространство между ними было затянуто серой дымкой.

– Я не хочу туда идти.

– Мы туда и не пойдем. Вовсе нет! Просто подойдем поближе и посмотрим. Это занятно, - сказала Койотиха, склонив голову набок. - Какие-то странные вещи они пускают в воздух.

Девочка попятилась.

Тогда Койотиха заговорила деловитым, серьезным тоном:

– Мы будем очень осторожны. Мы посмотрим, нет ли поблизости больших собак. Ладно? С маленькими собаками я справлюсь. Может, получится даже неплохой обед. Но с большими - дело другое. Согласна? Тогда пошли.

По виду все так же небрежно, лениво, но насторожив уши и внимательно оглядываясь, Койотиха двинулась вперед, и девочка последовала за ней.

Напряжение нарастало. Казалось, само время давит на них, казалось, время двигается слишком быстро, слишком резко, не течет, а отбивает такт, все быстрее, все резче, начинает громыхать, как трещотка Гремучки. Спеши, надо спешить, - твердило все кругом, - времени нет! Что-то проносилось мимо, стеная и содрогаясь. Все кругом вращалось, вспыхивало, ревело, воняло, исчезало. Там был мальчик - он сразу попался ей на глаза, - но мальчик шел не по земле, а в нескольких дюймах над ней, очень быстро, выворачивая ноги в стороны, словно в неистовом танце, а затем пропал из вида. Двадцать ребятишек сидели рядами в воздухе и пронзительно пели, потом вокруг них сомкнулись стены. Корзина - нет, горшок, нет, бак для отбросов, полный чудесно пахнущего лосося, нет, до краев набитый воняющими оленьими шкурами и гниющими кочерыжками; держись подальше, Койотиха! Да где же она?

– Ма! - закричала девочка. - Мама! - Какое-то мгновение она стояла на улочке обыкновенного городка рядом с бензоколонкой, но уже в следующий миг на нее обрушился ужас пустоты, невидимых стен, жутких запахов и ошеломляющего движения Времени, кувыркавшего ее и стремительно уносившего к водопаду. Она держалась изо всех сил, стараясь не упасть. - Ма-а-ма!

Койотиха осторожно подбиралась к большой корзине с лососем, собираясь туда залезть, прямо здесь, при свете солнца, вот сейчас. Мальчик и мужчина спускались с длинного, заросшего полынью холма за бензоколонкой, оба с ружьями, в красных шляпах - охотники, ведь был сезон охоты. «Черт, да ты погляди на проклятого койота, шастает тут средь бела дня, огромный, как моей бабы задница», - сказал мужчина, прицеливаясь и взводя курок. Майра закричала и стала захлебываться в стремительном потоке. Следом несло Койотиху, она визжала: