Елена Первушина - Стёртые буквы

— Вот и я не вижу! — радостно восклицает Ксанта. — Дыма не вижу. И копоти. Куда же они подевались, интересно знать?

Оставив измученную Дариссу на скамье, Жрица Тишины начинает бродить по кухне, согревая руки о свой стакан, разглядывая резьбу на полках и лавках, присматриваясь к тому, как устроена вытяжка, — под потолком действительно нет привычного темного облака дыма, и это ужасно занимает Ксанту. Она — любительница всяких новомодных штучек, которые здорово скрашивают жизнь. Кроме того, ей хочется попристальнее присмотреться к слугам — чтобы сделать первые выводы насчет здешних господ. И она действительно замечает странную вещь. Прислуги здесь много. Молодежь — лакеи, водоносы и кухонные девушки — выглядит именно так, как и должна выглядеть молодежь в ожидании большого праздника, — они нарядно одеты, оживлены, много болтают, смеются и, как птички, летают туда-сюда — от очага через всю кухню по витой деревянной лестнице наверх — к хозяевам и почетным гостям. Зато люди пожилые и уважаемые: повара, хлеборез, искусно изготовляющий из хлеба солонки и блюда для подачи мяса, буфетчик, выдающий лакеям серебряные блюда и кубки, — все они хранят суровый, мрачный вид и косятся на приезжих с откровенно кислыми минами. Разумеется, такое нашествие гостей должно всерьез ударить по кладовым замка, но в конце концов велика ли беда! Не так уж часто юного наследника вводят в права владения, и ради этого случая можно немного пороскошествовать. Словом, по мнению Ксанты, у старших слуг нет ни малейшего повода для дурного настроения. Или все же есть? Поразмыслив немного, она приходит к выводу, что это — не ее дело, устройство вытяжки гораздо интереснее.

И вдруг среди толпы теснящихся у буфета людей она замечает знакомое лицо.

— Тамо?

Секунду он смотрит недоуменно, затем расплывается в улыбке:

— Ксанта? Ты откуда? Ну конечно! Как я не догадался, что тебя тоже пригласят. Подожди, я сейчас освобожусь.

Он быстро что-то говорит буфетчику и пробирается поближе к жрице. На нем темно-синий камзол и желтая косая лента через плечо с вышитым гербом замка. На сей раз Ксанте удается прочесть девиз хозяина: «Не стой на моем пути!»

— Ну видишь, где я теперь живу? Как тебе тут? Ксанта смеется:

— Еще не поняла. Скажи лучше, как тебе тут? Выглядишь ты отменно, но почему возишься с тарелками? Неужели дела так плохи?

— Ну что ты. Это просто по случаю вашего приезда. На самом деле у меня здесь полно работы. Только закончил росписи наверху, в комнатах молодых господ, затем еще покои хозяйки, а там надеюсь и хозяина уговорить отштукатурить стены заново. Здесь порядок наводили в последний раз неведомо когда — где краска не полопалась от жары, там от сырости потекла. А не согласится — примусь портреты в галерее подновлять. А здесь их мно-ого. Так что раньше, чем лет через пять я в город не вернусь, не жди. К большим храмам меня и близко не подпустят — там все куплено загодя, а… А вообще, что это я болтаю?! Ты ведь, наверное, есть хочешь?

— По правде говоря, да. Не оставишь меня в беде?

— О чем речь? Садись за стол и подожди минутку, сейчас что-нибудь раздобуду.

— Спасибо. Я вот там устроилась. Видишь красавицу в голубом платье? Это Дарисса из Храма Дариссы. Она, между прочим, тоже голодная.

— О, так ты с ней подружилась?! Молодец, я всегда знал, что ты не пропадешь. Может, за меня еще когда-нибудь похлопочешь, если я надумаю в город перебраться.

Ксанта удивленно поднимает брови. Она никогда не рассматривала свое покровительство Дариссе с этой точки зрения. Хм, век живи — век учись!

— Ладно, — говорит она решительно, — накорми нас сначала, а уж перед Дариссой выслуживайся сам.

В этот момент где-то наверху слышится грохот, хлопает дверь. Затем по ступеням лестницы скатывается отчаянно звенящее оловянное блюдо, щедро орошая подливкой и лестницу, и ноги всех, кто не успел увернуться. Следом за ним влетает растрепанный кухонный мальчишка с красным следом от затрещины через всю щеку.

— Еще раз войдешь без зова, из окна выкину! — гремит наверху чей-то грозный голос, и снова хлопает дверь.

Мальчишка, всхлипывая, подхватывает блюдо и начинает собирать разбросанные по полу куски мяса. Жрецы изумленно замолкают, но местная челядь не обращает на мальчишку никакого внимания.

— Это еще что такое? — спрашивает Ксанта у» Тамо. Тот машет рукой:

— Да Керви, старшенький наш, опять не с той ноги встал. Не обращай внимания, тебе с ним, скорее всего, столкнуться не придется. Ну погоди, я сейчас.

Ксанта возвращается к Дариссе и мгновеньем спустя рядом с ними оказывается Тамо — с пустыми руками и ртом, полным обещаний. Вот-вот, буквально сейчас-сейчас их накормят — он уже обо всем договорился с нужными людьми. Ксанта стоически сглатывает слюну и представляет:

— Прошу знакомиться — Тамо из Венетты, Дарисса из Храма Да-риссы.

— Из Венетты? — ахает, разумеется, девушка. Тамо смущенно улыбается:

— По правде говоря, я ушел оттуда совсем мальчишкой. Оказался слишком слаб, чтобы держать весло, и недостаточно храбр, чтобы лазать по мачтам. Пришлось уйти с позором.

— Тамо — художник, — поясняет Ксанта. — Причем, по-моему, неплохой. Мы познакомились года три назад, когда он расписывал для меня ширмы в Храме.

— О! — произносит Дарисса.

Тут наконец появляется «нужный человек» — сухопарая старушка с поджатыми губами, злыми колючими глазами и дымящимся глиняным горшком. Отодвинув Ксанту плечом, она с размаху ставит горшок на стол, так что горячие брызги летят на платье и чуть ли не в лицо женщинам, сердито хмыкает и уходит. Дарисса повторяет свое «О!», но уже не уважительно, а возмущенно и жалобно.

Тамо тоже провожает старуху сердитым взглядом.

— Прошу прощения, — говорит он. — Но это Клота, бывшая кормилица Керви. Понятно, что сегодня она не в духе.

В горшке разваренная чечевица, густо посыпанная сыром. Ксанта тут же достает из сумочки на поясе деревянную ложку, Дарисса рассеянно озирается. Ксанта протягивает ложку ей, а сама берет кусок хлеба.

— Теперь я понимаю, в кого удался ваш старшенький, — говорит она Тамо и, снова повернувшись к Дариссе, объясняет. — Керви — это тот самый грубиян, который только. что спустил мальчишку с лестницы.

— Право, накануне своего праздника он мог бы вести себя полюбез-нее, — рассудительно говорит Дарисса.

Тамо разводит руками:

— Но ведь это не его праздник! Разве вам не сказали? Это младшего, Лаха, завтра будут вводить в права наследства.

— А, тогда ясно, тогда все правильно, — бормочет Ксанта, уже до отказу набившая рот горячей чечевицей.