Павел Буркин - Полночь мира (=Пепел Сколена)

  Ух ты, и меч имеется! Миша осторожно вытянул из ножен тускло блеснувшее лезвие. А наточен здорово: едва коснувшись лезвия, Миша сунул порезанный палец в рот. Ладно, меч пока подождет. Пусть лежит, а то ведь заржавеет. Пора осмотреться, куда занесла нелегкая.

  Осторожно приоткрыв дверь, Миша оглядел мокрую палубу. Крошечный, по меркам ХХI века, корабль. Нет, не белоснежный теплоход "Комсомолец". Галера, древняя, как... как Древний Рим. Сырой, римский же, парус недовольно хлопал, выгибаясь под порывами холодного ветра, из-за борта (от поверхности до фальшборта не больше полутора метров) летели и летели ледяные брызги. Ближе к носу раздался хлопок бича, чей-то вскрик и непонятные, но наверняка нецензурные ругательства. Было бы странно, если бы местные изъяснялись на литературном русском. Даже на русском матерном. Скрип производили мокрые весла в уключинах, мокрый такелаж и прикрепленные к фальшборту большие овальные щиты. Еще неумолчно гремел, задавая гребцам ритм, барабан.

  Очередная волна резко качнула галеру, палуба дернулась из-под ног. Только ухватившись за дверь (и получив несколько заноз в ладонь), он не покатился по мокрой палубе. И волнение тут не в пример балтийскому... Затих и снова зазвучал, задавая гребцам ритм, барабан, снова раздалась иноязычная матерщина. Галера ползла по штормящему морю, а так как была она меньше прогулочного катера, мотало ее неимоверно.

  Деревянная крышка люка, ведущего в трюм, приоткрылась. Вылез высокий, с пышными, как у Буденного, усами, мужчина. На нем был грязно-серый плащ из плотной ткани, на поясе болтались потертые ножны с каким-то странным абордажным тесаком. Если тут в ходу галеры, основным типом морского боя и должен быть абордаж. Тяжелые, грубо сделанные сапоги с деревянными подошвами глухо стучали по палубе.

  Миша поспешил скрыться за дверью, но мужчина уже заметил.

  - Айвэн ки оомка, Моррест-катэ, - озабоченно теребя ус, произнес мужчина. "Моррест? - ошарашено он. - Какой такой Моррест? Не тот ли, которому принадлежал сундук?" - Арки гатэ ки хэ, авасти хэ Алкаи Маххати.

  - Чего? - обалдело спросил Миша. Значит, вот оно как получается. "Алкаи Маххати" - помнится, когда именно так в алкском королевстве звали бога моря, которого, судя по рукописи, почитали алки. "Алк Морской" - вот что это значит. Впрочем, звучало все так, как и предполагали сотрудники Нининого института. Воистину, далеко ушла наука филология - он не представлял себе, как по письменному тексту восстановить произношение. Ошибки были, но они вполне могли сойти за акцент. А военный продолжал, разбивая последние сомнения:

  - Ки хаттэ схеттра авакти хэ саи, Моррест-катэ борр, Амори-кхилла марро калаи ме.

  На сей раз во фразе попались сразу несколько распространенных слов, и Миша понял общий смысл. Что-то вроде "Если с вами что-то случится, почтенный Моррест, король Амори оторвет нам голову". Все-таки, кто такой Моррест? Явно он для чего-то был нужен королю. Значит, за борт, как "зайца", не кинут - если, конечно, не раскусят подмену. Уже кое-что.

  Плохо иное: у нового придворного наверняка найдутся соперники. Или оклевещут, или отравят, так что надо бы поосторожнее. Впрочем, с галеры все равно не сбежишь. Чтобы не обвинили в убийстве прежнего хозяина каюты и не растянули на дыбе, придется изображать этого... Морреста. Допустим, он летописец. Благо, в "Сказании" хватало информации по истории и Сколена, и Алкского королевства. Хорошо бы вспомнить сколенские слова: увы, он успел выучить всего штук пятьдесят, но на первое время должно хватить. Путаясь в артиклях, падежах и временах, отчаянно напрягая память, Михаил произнес:

  - Ап ки латтрэ сайдэ ки сэттон? Кейсэ ааве Алкриф хэ?

  Буквально получилось: "Где сейчас мы находимся ли? Как далеко Алкрифом находилась?". Но капитан и не ждал от гостя идеального сколенского. Никто не ждет от таджика-гастарбайтера язык Пушкина и Твардовского. А кто такой приглашенный из медвежьего угла Кетадринии ко двору летописец? Да, по сути тот же гастарбайтер. Гастарбайтер умственного труда, хе-хе...

  - Ааве Алкриф ки асси тэ нарроги. Во хэ варрж даэ ки ааммро, Моррест-катэ.

  "Уже близко. Через месяц будем дома, уважаемый" - худо-бедно понял Михаил. "Могло быть и хуже, - подумалось ему. - По крайней мере, не буду немым... Эх, надо было побольше слов выучить. Странно, что на голос внимания не обратил: получается, и голос, и внешность похожи на того, предыдущего. И все же - осторожность и еще раз осторожность. Постарайся вообще забыть, что ты не Моррест".

  Интересно, этот кетадрин - дворянин? Или, совсем уж неплохо - жрец?

  Август выдался жаркий - конечно, по нынешним временам. Над Макебальским трактом целый день висела кисея пыли, в которой и бравые рыцари на статных жеребцах, и пешие ополченцы враз седели, а их одежда начинала напоминать одеяние мельников. Над этим шутили, но в меру: впереди не увеселительная прогулка. Распаленный безнаказанностью, уже мысленно похоронивший Империю, самозваный король Амори лично повел войско на Сколен. Здесь он рассчитывает нанести Империи смертельный удар... а найдет, с помощью Справедливого Стиглона, собственную смерть. Должен найти. Армия Империи, хоть и представляет собой лишь тень былых легионов, все равно сильнее алкского сброда. Сотня рыцарей, молодец к молодцу, восемьсот ополченцев со всего Верхнего и Нижнего Сколена - кто может противостоять такому войску? Когда колонна движется по дороге, ее хвост с обозом теряется в пыли - и кажется, что войско Империи неисчислимо.

  Сотник Эгинар ван Андрам отер пыльной ладонью пот со лба, поправил закинутый на спину кожаный щит. Много лет назад, еще до Великой Ночи, десятник Восьмого Гверифского легиона объяснял: и нести легче, и горцы со спины не пристрелят. Помнится, тогда после каждого перехода из щитов извлекали застрявшие стрелы. И все радовались, потому что если стрела попадает выше, в шею... Ничего, тут не кетадринские горы и крамарские леса, стрел из-за каждого булыжника не дождешься.