Андрэ Нортон - Девять золотых нитей

— Плетение нитей?.. — промолвила изумленная Марсила. — Так ты Ткач, госпожа моя?

— Да, на меня была возложена именно эта обязанность.

— Она при тебе и осталась, — проворчал Гуртен. И снова вернулся к своему исходному вопросу: — Ну хорошо. Значит, это Ласта привела нас сюда. Но по чьей воле?

— Кто знает?

Теперь Лета говорила устало: в который уже раз открывшаяся другим истина тяжкой ношей легла на ее плечи.

— А Ласта… так и останется одержимой? — Марсила осторожно приблизилась к девочке, но та крепко спала, не ведая, что творится вокруг.

— Я укрепила своих стражей, — сказала Лета. — Некоторое время они, безусловно, продержатся.

Никто из детей почему-то не задал ни одного вопроса насчет загадочных «стражей» — они словно избегали высказывать свои сомнения вслух. Гуртен придвинулся поближе к огню, но спать явно не собирался: извлек из висевшего на поясе мешочка точильный камень и принялся самозабвенно острить свой кинжал, словно готовясь достойно встретить грядущие беды даже с таким слабым оружием. Марсила подтащила свой тюфяк поближе к Ласте. И Тиффин тоже, но с другой стороны. Они словно надеялись загородить собой спящую девочку…

И у Гуртена на поясе лишь пустые ножны без меча…

Да, он и чувствует себя лишенным меча. А ведь для его народа меч — это символ настоящего мужчины.

Лета устало прикрыла глаза, но разум ее бодрствовал. Меч… Она сопротивлялась мысли о нем, у нее было такое ощущение, что эта мысль подталкивает ее к слишком быстрому принятию решений. Не ее это дело — оружие, но раз здесь с ним так хорошо знакомы, она не может помешать другим прибегать к оружию для собственной защиты, ибо ничто не дает людям такого ощущения безопасности, как владение мечом или кинжалом. Впрочем, с мыслями об этом можно подождать и до утра. Гуртен наконец перестал точить свой клинок, убрал точило в мешочек, а сам тут же вытянулся на постели и мгновенно уснул.

Лета приказала себе поймать конец другой, уже ускользающей мысли — так полевой командир останавливает и быстро дает указания отлично тренированному разведчику.

Итак, поставленная стража держится хорошо, пока что ничто не проникло в замок и не пытается на них воздействовать… Ласта? Она сейчас спит так крепко, что в ее сны никому не пробраться. Значит, она в безопасности? А разве можно сказать, что кто-нибудь из них сейчас опасности не подвергается?

Ласта невольно открыла двери каким-то древним силам Зла… А остальные дети? Лета вздрогнула при мысли о том, что ей предстоит теперь сделать, и сделать обязательно. Хотя оправдать это можно лишь ужасной опасностью, нависшей над ними. Неужели все действительно так плохо?

Приняв решение, она сразу начала поиск. Алана. Одной рукой, как всегда, обнимает брата, словно защищая его… Так, здесь ничего.

Ну, а близнецы, сыновья пастуха? Невнятные сны, отчасти разделенные на двоих — что-то вроде ясного утра в их родных горах…

Тиффин. Подкрадывающиеся темные тени — начало кошмарного сна. Ему снится, что он пытается добраться до какого-то сельского дома, где его ждет Ласта, но все его попытки тщетны. Этот кошмар Лета легко могла ликвидировать и сделала это.

Марсила. Осень в лесной стране, деревья во всей красе и великолепном многоцветье, теплое солнечное утро… Светлая память, праведная любящая душа.

Ее брат. Сон глубокий, как у Ласты, и ничем не потревоженный. Гуртену снится, что он стоит на страже — там, на стене. Неотступная потребность отвести от других угрозу, даже если она пока что ничем себя не проявила… Великая потребность защищать — святая потребность, ведь он почти безоружен! Да, она была права: этому мальчику необходим меч, талисман настоящего мужчины!

Лета искала в памяти детей хоть какую-нибудь зацепку. Но не обнаружила ни одного темного пятна. И теперь, несколько успокоенная, могла дождаться наступления утра.

И утро наступило. Они быстро позавтракали — грубой кашей из дикорастущей пшеницы, которую делала съедобной лишь горсть сушеных ягод. Лета дождалась, пока все поедят, и только тогда сказала:

— Итак, у вас имеется два кинжала и два лука. Этого совершенно недостаточно.

Гуртен сердито усмехнулся:

— Истинная правда, госпожа моя! Но только здесь нет ни кузни, ни кузнецов. Или, может, к нам приближается отряд таких врагов, которых мы запросто можем обезоружить?

— Идемте…

Лета привела их в зал приемов — всех, даже Робар потащился за ними следом. Она остановилась перед стеной, находившейся за возвышением, на которой висело ветхое полотнище, но не гобелен; некогда это было боевым знаменем.

Ах, как жестоко время обошлось с внутренними покоями замка! Но Лета была не то чтобы опечалена этим — скорее, озабочена необходимостью так или иначе решить поставленную задачу. Резные кресла, некогда стоявшие на возвышении под боевым знаменем, превратились в груду обломков. А вот длинный стол сохранился прекрасно, хотя и был покрыт толстым слоем пыли и мелких щепок.

Лета взмахнула посохом, и весь мусор тут же улетел куда-то, точно унесенный сильным порывом ветра. А она, указав детям на ветхое знамя, осторожно очертила посохом его границы, что-то монотонно напевая себе под нос — ее песня напоминала вздохи ветра в лесной чаще, — и знамя на стене вдруг шевельнулось. Над ним взметнулась целая туча пылинок, но ни одна из ветхих нитей не порвалась. Напротив, теперь знамя свободно струилось, словно вновь стало целым и новым, а посох Леты челноком метался вдоль полотнища, точно пастух, уводящий стадо от опасности. Но вот полотнище, созданное древним ткачом, упало со стены и послушно легло на стол.

— Не трогайте его! — приказала Лета. — Время для того, чтобы поднять это знамя, еще не настало. И пока что у нас другие цели.

И снова ее посох задвигался и концом своим указал прямо в центр стены, прежде занавешенной упавшим полотнищем. Лета что-то громко скомандовала посоху — слова этого заклятия не произносили вслух с тех времен, когда о сородичах Леты начали складывать легенды.

Между каменными плитами сперва появились трещины. Затем они стали глубже, обрисовывая очертания дверного проема. Стала видна и сама дверь. Потом она открылась.

— Входите! — Лета махнула детям рукой.

Посох ее освещал им путь, и слабые отблески исходившего от него света играли на каких-то металлических предметах, стоявших и лежавших на полу и на многочисленных полках. Это была оружейная. Лета слышала, как восхищенно вскрикнул Гуртен, тут же бросившийся вперед и схвативший меч. Глаза его сверкали от радости и удивления. Остальные тоже понемногу осмелели и решились подойти к полкам, разглядывая всевозможное оружие, но не решаясь ни до чего дотронуться. Затем выбрал себе меч и Орффа. А Тиффин, вопросительно оглянувшись на Лету, словно она могла ему что-то запретить, сжал рукоять обоюдоострого боевого топора.