Константин Костин - Ксенотанское зерно

Хозяин, невысокий старик, с длинными седыми волосами, спадающими на глаза, только поворачивал голову от одного спорщика к другому.

Наконец один из крестьян порылся в одежде, извлек крупную монету и хлопнул ее на ладонь. Монета блеснула желтым. Золото!

Все так и подвинулись поближе. Похоже, не только Якоб видел золото первый раз в жизни.

Два других покупателя завистливо вздохнули и развели руками, мол, твой товар, нам выше не потянуть.

Старик-продавец зажал в морщинистых пальцах монету:

— Забирай, уважаемый, твой он отныне…

В голосе старика чувствовалась жалость. Наверное, бык, которого он кормил, поил, выпасал, стал для старика как родной ребенок.

Довольный покупатель протянул руку за веревкой, привязанной к рогам. Старик потеребил в руках конец веревки, вздохнул:

— Знаешь, уважаемый, мне ведь этот бычок как родной сын был… Не позволишь хоть память о нем оставить? Вот эту веревку забрать? А я тебе… Да хоть вот эту опояску дам.

Якоб вздрогнул. Забрать хоть кусок от проданной вещи или позволить забрать что-то от купленной — примета очень плохая.

Народ в толпе не обратил внимания, а вот покупатель вздрогнул не хуже Якоба:

— Веревку забрать? Веревочку?

Он пристально взглянул в глаза старика. Попытался: глаза старика плотно завешаны волосами.

— Веревочку?! — внезапно взревел крестьянин-покупатель — Да ты же колдун!

Толпа ахнула.

— Думаешь, двадцать лет прошло, так никто ваших колдовских штучек не помнит? Когда на рынке продают быка или лошадь, а потом на память просят веревку или уздечку?

Старичок продолжал молчать, теребя веревку. Покупатель разорялся:

— Пожалеешь, отдашь. А потом ведешь купленное домой, а конь порск! И в ворона превращается! Ни денег, ни коня!

— В ворона говоришь? — неожиданно скрипучим голосом — так говорила бы ожившая деревяшка — промолвил старик.

Толпа закричала и шарахнулась.

Только что, вот только что на утоптанной площадке стоял огромный спокойный бык и маленький старик. И — раз! Бык и старик рассыпались тучей отчаянно каркающих ворон.

Только на землю упала золотая монета.

Хлопающие крыльями вороны взлетели вверх двумя стаями, соединились в одну и полетели, скрываясь за острыми крышами домов.

Если бы нашелся человек, проследивший за полетом стаи, то он увидел бы, как вороны слились воедино, превратившись в крупного черного ворона.

Ворон сделал круг над городом и вернулся обратно к рыночной площади. Уселся на коньке одного из домов и принялся наблюдать.

Сердце Якоба билось, колотясь о ребра. Ладно, вчерашняя рыжая ведьма, в конце концов, он не видел как она колдовала. Но здесь, только что, на его глазах совершилось самое настоящее колдовство.

Другие люди в толпе молчали, чувствую то же самое.

— Эй, — сказал кто-то в толпе, — А ведь этот парень с ними заодно!

Все повернулись к Якобу.

— К стражникам его!

— Ты колдун?

— Нет, господин.

— Ты колдовал на рынке?

— Нет, господин.

— Ты знаком с колдуном?

— Нет, господин.

— Ты другие слова знаешь, кроме "нет, господин"?

— Да, господин.

— Ты издеваешься надо мной?!

— Нет, господин.

Вольфганг Шнайдер понял, что хочет убить этого невозмутимого мальчишку, сидящего на табурете в каморке городской стражи и односложно отвечавшего на вопросы.

Труд дознавателя городской стражи на первый взгляд прост и понятен: допросить задержанного, решить к чьей юрисдикции относится преступление: городской стражи, если это, скажем, нарушение общественного порядка, королевского суда, если это фальшивомонетничество или оскорбление величия, церковной епархии, если это колдовство или связь с демонами.

А что делать сейчас? Вот этот мальчишка? Он — колдун? Извините, а что он колдовал? Есть свидетели? Свидетели-то есть, но все рассказывают про быка, превратившегося в ворон, а мальчишку никто не видел. Не удалось даже найти того, кто закричал, что парень — заодно с колдуном. Кричавший как будто растворился в толпе, словно ложка меда в кипятке.

— Ты не колдун?

— Нет, гос… Я не колдун, господин.

Якоб понял, что его смерть находится слишком близко и лучше ее не звать.

— Тогда что это?

На стол перед парнем с грохотом упал шнурок, сорванный с его шеи при задержании.

— Что это?

Толстый палец дознавателя уткнулся в предметы, висящие на шнурке. Сросшиеся орехи, девять сухих горошин из одного стручка, серебряный грош королевы Хельги, деревянный образок святой Карины, волчий зуб, обугленный сучок…

Якоб поднял взгляд:

— Это мои талисманы, господин.

— Талисманы? И еще говоришь, что ты не колдун, зелень красная?!

— Нет, господин.

— Что "нет"?

— Такие талисманы есть у каждого крестьянина в Нассберге, господин. Я — не колдун, господин.

— У каждого… Откуда ты только такой взялся?

— Из Черного Холма, господин.

— Это где ж такое?

— Здесь неподалеку, господин.

— Церковников на ваш холм нет. Вот это для чего?

Шнайдер указал на обугленный сучок.

— Сучок от громового дерева, господин, — пояснил Якоб, — прогоняет ночные страхи.

— Страхи… Вот это?

Якоб взглянул на медный ключ:

— Это — от Грибного Короля и его слуг…

— Что?! — неожиданно громко вскрикнул ошеломленный дознаватель, — Медь помогает от Грибного короля?!

Такой вопрос ошеломил уже Якоба:

— А вы что, не знаете?! Господин.

Дознаватель сел:

— Откуда?

— Как это откуда, господин?

Якоб был поражен, как человек, встретивший того, кто не знает, что под водой нельзя дышать.

— Все крестьяне, живущие около Чернолесья, знают это. Грибной Король и его слуги бояться меди, поэтому нужно всегда носить с собой что-нибудь медное. А лучше держать в руке.

Шнайдер помолчал:

— У меня товарищ… пропал в Чернолесье… Никто же не предупредил, что достаточно кусочка меди…

— Ну, тут не так просто, господин, — Якоб проникся искренним сочувствием к немолодому человеку. Терять друзей всегда тяжело, а уж в таком возрасте, когда новые заводятся очень трудно… — Для полной уверенности, нужно знать приметы слуг Грибного Короля и его отродий, а еще…

Дверь в каморку распахнулась:

— Вольфганг! Черное с красным, желтое по синему через голубое с зелено-алым! Ты что здесь делаешь?

Судя по желто-зеленому мундиру вбежавший тоже относился к городской страже, судя по роскошному плетению на груди из галунного шнура — не менее чем начальником стражи.