Евгений Константинов - Как я играю!

– Пи-и!

– Топлен? – профессор Малач, приподнявшись, машинально похлопал по опустевшему карману плаща и так же машинально посмотрел на небо, к счастью для оборотня; затянутое тучами. – Я тебя не зашиб?

– Писк, писк, писк! – заверещала летучая мышь и, устремившись было по диагонали вверх, тут же вернулась, зависнув перед лицом эльфа.

– В чем дело? – не понял тот.

– Пи-и-и! – Преобразованный Топлен повторил маневр. – Пи-и-и! Пи-и!!!

Малач догадался повернуть голову и посмотреть в указанном летучей мышью направлении. Дирижабль продолжал подниматься, на глазах уменьшаясь в размерах. Но помимо дирижабля по небу летело что-то еще. И, словно по закону взаимозаменяемости, чем меньше становился дирижабль, управляемый Репфом, тем крупнее становилось это «что-то». Профессор задействовал магически-приближающее зрение и в следующее мгновение вскочил на ноги.

– Это они! Они! – закричал он. И, не обращая внимания на посыпавшиеся вопросы, обратился к летучей мыши: – Топлен, это наши! Железяка, Четвеерг, Воль-Дер-Map! Ты должен долететь до них и все рассказать про Репфа! И обязательно скажи, что его дирижабль защищен магически, но беззащитен против обычных, не магических предметов. Ты понял?

– Пи-и!

– Торопись, Топлен. И пусть все это время солнце остается за тучами!

Господин Репф вновь проклинал все на свете. Вновь его такой шикарный, продуманный до мелочей план оказался сорван! Вроде бы все складывалось даже лучше, чем он предполагал, но сорвалось в самый последний момент. Плотина Сдукронаак осталась целой и невредимой, а его враги, также оставшиеся целехонькими, теперь наверняка строили планы отмщения. И хорошо еще, что у него есть дирижабль, на котором можно…

Прямо впереди по курсу полета дирижабля Репф вдруг увидел нечто несуразное. Довольно сильно виляя, к нему приближалось что-то наподобие огромного воздушного шара с подвешенной снизу корзиной. Только вместо одного шара болтались много маленьких зеленоватых шариков, каждый из которых, казалось, летит совершенно самостоятельно, если бы не было совершенно очевидно, что управляет ими порхающий над конструкцией маленький дракончик, периодически изрыгающий из пасти струю пламени.

А в корзине Репф увидел их – своих лютых врагов, которых считал погибшими. Так же, как увидели его и они: господин Воль-Дер-Map, тролль Пуслан, эльф Мухоол, гном Четвеерг Двести второй, лекпин Железяка…

Сердце новоиспеченного декана екнуло. Вот он – шанс! Шанс лично расправиться с этим отребьем. Ему достаточно лишь применить пару направленных заклинаний, и…

Репф вдруг увидел, как эльф Мухоол вскинул натянутый лук и выпустил стрелу, на которую за миг до этого пыхнул голубым пламенем спикировавший маленький дракончик. Стрела не успела преодолеть и половины пути, как вслед за ней полетела вторая, а за ней и третья. И все они несли с собой огонь, и все, будучи не заговоренными магически, миновали установленную Репфом магозащиту и воткнулись в полотно дирижабля. И от каждой стрелы по полотну во все стороны начало расползаться пламя.

Чтобы погасить его, достаточно было произнести всего лишь одно несложное заклинание. И Репф, глядя вверх, принялся его плести, как вдруг над головой просвистело что-то увесистое, насквозь пробившее полотно шара и улетевшее дальше, вниз. Новоиспеченный декан едва успел различить, что это была рыбацкая пешня, как рядом с его плечом в борт лодки с гулким звуком вошло лезвие топора, на котором он также успел прочитать выгравированную надпись «Четвеерг 202». Заскрипев зубами, Репф обернулся на несуразную летучую конструкцию и вновь успел только заметить что-то крутящееся и стремительно приближающееся, врезавшее ему прямехонько в нос и зубы, скрипнувшие теперь уже совсем по-другому. О том, что это был коловорот незабвенного деды Паааши, господин Репф так и не узнал.

Пламя охватило дирижабль, перебросилось на лодку, побушевало еще несколько мгновений, а потом с громким хлопком полотнище дирижабля лопнуло. И на землю посыпались его горящие останки.

Обычно тронный зал либо вообще пустовал, либо был переполнен придворными и посетителями герптшцога. Но сейчас в полумраке, нарушаемом лишь слабым светом нескольких свечей, стоящих в золоченых подсвечниках в изголовье трона, можно было различить всего трех людей и одного гоблина.

Труднее всего было различить именно гоблина – придворный виночерпий Пшенг, как всегда, держался позади трона, в самой тени, и появлялся в свете свечей лишь на мгновение, для того чтобы вовремя подлить пива из своего кувшина в рог, который время от времени подставлял ему герптшцог Ули-Клун.

Хозяин замка и правитель города Фалленблек господин Ули-Клун, вальяжно развалившись на троне и попивая пивко, не без интереса вглядывался в лица двух посетителей, которые в свете свечей сумрачного зала казались двумя масками. Особенно это касалось мужчины – абсолютно лысого юноши с неподвижно-тупым взглядом округленных глаз. Второе лицо-маска принадлежало женщине, надо сказать, довольно миловидной, одетой в шикарное серебристое платье с вызывающим декольте. Напряженность в лицах посетителей объяснялась просто: и мужчину, коим был небезызвестный в городе спиннингист-теоретик, студент второго курса факультета рыболовной магии господин Нью; и женщину, коей являлась главный редактор журнала «Всегда своевременная информация» госпожа Офла, средь бела дня, прилюдно схватили герптшцогские стражники и без каких-либо объяснений доставили во дворец Ули-Клуна, прямиком в его тронный зал. А такое обращение навряд ли могло сулить что-нибудь хорошее.

Наполовину опустошенный рог вновь наполнился пенистым пивом, Ули-Клун сделал добрый глоток и наконец соизволил нарушить затянувшееся молчание.

– Вот видите, как надо правильно организовывать серьезные мероприятия! С должной помпезностью, лоском, с особенной тонкостью. – Герптшцог приложился к рогу и продолжил: – Казалось бы, что такое похороны? Так, ерунда. НО! Если лично я принимаю участие в организации похорон, то это не просто похороны, а уже важнейшее ме-ро-при-я-тие! Как вам понравился торжественный залп, произведенный моей личной гвардией? А как выглядел ваш герптшцог в особом траурном одеянии? Мне кажется, я был великолепен! А слова, поминальную речь, которую я произнес в честь безвременно ушедшего в мир иной декана Эразма Кшиштовицкого, нашего дорогого друга? Вряд ли кто-нибудь смог бы произнести ее с такой искренностью, с такой болью в душе!

Ули-Клун вновь отхлебнул пива, намочив подбородок.