Сергей Волков - Владыки Земли

И лютая сеча продолжилась, и черная земля берской крепости стала алой от потоков людской крови и зеленоватой от крови зуловой, но во тьме никто этого не видел…

— Волхв, мы хотя бы половину одолели? — сквозь хрип и отдышку спросил Зугур. Шык покрутил головой, но потом понял, что в темноте ничего не видно, ответил вслух:

— Нет еще, и боюсь, до вершины дойдем только после рассвета…

— Что там, внизу, а, дяденька? — тоже хрипло спросил Луня, который вымотался под своей ношей и еле волочил ноги. Шык прислушался, устремив свои помыслы к основанию утеса, потом начал говорить:

— Подошедшие арские рати вкупе с берами теснят зулов, больно уж мало ящеров привел Гроум. Но зулы сумели пробиться к круговой дороге, Любо едва не попал в их лапы когтистые…

— Эх ты, жалость-то какая! — не выдержал Зугур: — До чего ж везет паскуде! И от секиры моей ушел, и от зулов! Небось, без сала в любое дупло залезет, коли придется!

— …Теперь внизу дела таковы… — продолжил Шык: — Тот первый отряд аров, что начал подъем следом за нами, так и топает вверх, отставая от нас на оборот круговой дороги. Следом за ним бегут зулы, и Гроум с ними. Их число меньше, но зулы сильнее аров, хотя… Хотя внизу ары уже почти одолели ящеров, и снова отбили начало дороги. Так что други, по Черному утесу все идут друг за другом, и каждый хочет успеть, догнать, убежать. И времени в обрез…

— Дядько Шык, а никак нельзя напрямки, не по кругу, а так, по камням? — спросила Руна, поддерживая Зугура под другую руку — вагас потерял уже слишком много крови и еле брел, качаясь из стороны в сторону.

Волхв в ответ устало усмехнулся:

— Мы ж не птицы… Чарами-то я б смог нас подкинуть, да боюсь, ветром снесет, или промахнусь малость в темени этакой, и потом костей не соберем. Так что иного выхода нет, топать надо. Зугурушка, как ты? Сдюжишь? Кровь вроде остановилась, я б и сильнее тебя подзнахарил, да нельзя нам останавливаться, и время на исходе, и ворог на хвосте.

— Ничего, волхв, жив буду — не помру, а коли помру, так жив не буду. Третьему точно нельзя случиться! — отозвался через силу вагас, пытавшийся шутить, чтобы не подумали остальные, что ему совсем худо.

Они поднимались все выше и выше, и теперь каждый оборот круговой дороги проходили все быстрее и быстрее, и чем короче становились витки, тем светлее и ярче становилось небо на восходе. Ночь катилась к своему концу, наступало утро последнего дня рода человеческого, и лишь четверо изможденных и израненных людей могли предотвратить этот последний день, но впереди их еще ждал Чернобог, и Луня временами дивился, почему он до сих пор не спустился из своего заоблачного чертога и не помог своим берам.

Дивился — и тревожился, ибо значит Чернобог настолько силен был, что надеялся легко с гостями незванными без слуг своих управиться, сидел он на вершине Черного утеса, поджидал людей, точа свои зубы или когти, или что там еще у него было…

Луня боялся конца пути, а Руна больше тревожилось за то, что после случится. То, что волхв и учитель мужа ее Шык могуч и силен, она уже поняла и особо не переживала — лишь Чернобога смерть ждет, боле никого. А потом они разобьют камень, разрушат чары неведомого Владыки, и вот тут-то придется встретиться с арами, берами, а тех сотни сотен, и даже какие-то зулы, страшилища, коих привел, если верить волхву, ее давно сгинувший прадед, вряд ли помогут, потому как перебили их уже почти всех…

Совсем иные мысли тревожили Зугура. Нет, вагас не боялся, что умрет от потери крови или что Чернобог возмет его жизнь в последней схватке. Не страшился Зугур и того, что может случиться после. Подумаешь, сотня-другая аров. И не с такими ворогами встречались, и не таких бивали они.

Но когда закончится время битв и походов, время деяний славных, наступит время мира и покоя, время созидания, и если первое время было временем Зугура, то в том, другом, в будущем времени он себя не видел, и как жить в нем — не понимал.

Приживалом при дряхлеющем Шыке? Было уже, при дряхлеющем Веде жил, для мужа не жизнь это, а маета пустая. А у Луни и Руны своя семья, зачем им еще один взрослый мужик в доме? Лишние люди — лишние сплетни…

Можно было в степи вернуться, своих попробовать отыскать, но этого Зугур не хотел и боялся пуще всего. Он понимал, даже не умом, душой понимал — то, что мир они спасли и бесчинствам злодейским конец положили — в это не поверит никто, решат — все само собой случилось, а вот спросить: «А где был ты, Зугур, сын вождя Зеленого коша, года мужи коша твоего гибли, жен и детей своих защищая?», это обязательно спросят, и что бы он не ответил, не поверят ему, и обвинение в трусости будет самым легким из тех, что бросят вагасы в лицо своему соплеменнику…

Еще одно занимало мысли Зугуровы — помнил он гремку статную, что дарила его ласками своими, и у которой, если сердце вагаса не обманывало, должен родиться его ребенок, сын ли, дочка ли… Можно было бы и к ней вернуться, да тут новая заковыка — жива ли она, живы ли гремы остальные, а то может ары уже и порубали последних беловолосых жителей Ледяного хребта на их последнем рубеже, у горы, Луней нареченной Мурашником?..

Шык о том, что с миром и с ним самим станется после того, как все закончится, и помыслить не смел. Он шагал по узкой круговой дороге, крепко сжимая в правой руке удобную рукоять Молневого меча и лишь одного хотел, жаждал, всем существом своим желал — не опоздать, успеть к сроку и свершить все, как надо. А потом хоть трава не расти, хоть коровы летать начни, все едино, долг-то выполнен будет…

Когда ждешь рассвета, он всегда приходит неожиданно. Еще миг назад восходный окоем в сизой дымке дрожал, и зелено-голубого там больше было, чем красного, но вот уже ослепительно-золотой луч бьет в глаза, заставляя прищурить их, слезу рукавом смахнув, а следом за первым лучом появляется расплавленной бронзой светясь, диск солнечный, и длиннющие тени ложатся на землю. Солнце будет ползти все выше и выше, а тени, наоборот, будут становиться все короче и короче.

— До того, как тени исчезнут вовсе, Могуч-Камень разбить нам должно, ибо ровно в полдень Небесная Гора упадет на Землю. — сказал Шык своим спутникам в краткий миг отдыха на восходной стороне Черного утеса.

Люди полюбовались закатом, и вновь двинулись по круговой дороге — до жилища Чернобога оставалось совсем чуть-чуть. Здесь, на подходе к вершине утеса, стало заметно холоднее, чем внизу, а редкие облачка проплывали вровень с подошвами поршней путников и казались клочьями тумана, только очень белого и густого.