Святослав Логинов - Многорукий Бог Далайна

Конечно, Шооран знал, что за такой ножик, узнай о нем одонт, владельца немедленно отправят пройтись по шавару босиком, но удержаться не мог и изготовил все как надо.

Теперь нож выручил его, но в то же время хранить его стало опасно, особенно, если кто-нибудь из мальчишек донесет о нем властям. Впрочем, Шооран надеялся, что этого не случится, в конце концов, первыми и всерьез напали они, и вряд ли им захочется отвечать за свой поступок перед одонтом.

Приведя себя в порядок, Шооран вышел к палатке. Мама была дома. Шооран высыпал из сумы харвах и с гордостью раскатал перед мамой кожу авхая. Авхай уже полностью обездвижел, и это немного омрачало радость охотника.

– Какой ты молодец! – протянула мама восхищенно. – Настоящий охотник! Ты гляди – он еще живой!.. – и действительно, словно специально авхай округлил приоткрытый рот и замер на этот раз навсегда.

– Это для тебя, – довольно сказал сын. – Сшей себе новый жанч.

– Спасибо, – сказала мама. – Только как же быть, я сегодня не смогу кожу обработать, мне сейчас уходить надо, я уже вымылась, видишь?

– До завтра кожа испортится, – непонимающе сказал Шооран.

– Знаешь, что мы сделаем, – догадалась мама. – Мы попросим Саригай, она шкуру выскоблит и замочит в нойте, а я завтра доделаю все до конца.

– Как же, согласится она… – недовольно протянул Шооран, обиженный невниманием к своему подарку, – а если и согласится, то выскоблить кожу как следует не сумеет…

– Сумеет, – успокоила мама. – Я очень попрошу.

Когда соседка, обрадованная возможностью неожиданного заработка, ушла, захватив кожу, Шооран, все еще слегка обиженный, спросил:

– Мам, а куда ты идешь?

– В гости, – шепотом ответила мама. – Меня Мунаг пригласил.

– Он тебя в жены берет? – догадался Шооран.

– Нет, что ты… кто меня возьмет, я же сушильщик. Он так просто пригласил. Но это неважно, он хороший человек, не злой. И ты ему нравишься.

– Да, Мунаг добрый, – сказал Шооран, вспомнив про нож.

Мама открыла большую флягу, которая обычно пустой лежала в углу, налила на ладонь несколько капель воды и, наклонившись, обтерла лицо. Шооран смотрел молча, понимая важность момента. Потом, когда фляга была убрана, произнес:

– У Мунага две жены, и обе моются водой каждый день. Они чистые и называют нас вонючками. Я знаю.

– Ну и что? – спросила мама.

– Я не понимаю, зачем Мунагу понадобилась ты. Может быть он просто хочет посмеяться, – Шооран произнес эту мучившую его фразу с решительным отчаянием, словно кидаясь в далайн. Но ничего не случилось. Мама улыбнулась.

– Мунаг сильный, – сказала она, – а его жены… я не знаю, какие они – должно быть молодые и красивые, и наверняка чистые, но ему скучно с ними. Ведь случается, что и блистающий одонт, ни разу в жизни не промочивший ног, живет среди праздников и похвал более одиноко, чем последний изгой на мокром оройхоне. А может быть, ты и прав, а я просто девчонка до сих пор не нажившая капли ума.

– Мама, – спросил Шооран. – Ты счастливая?

– Конечно. У меня есть ты. Вырос уже, совсем взрослый стал – вон о каких вещах задумался. Конечно, счастливая.

– А если не обо мне, а просто о жизни. Так – счастливая?

– Так – не очень.

– И я – не очень.

Мама скинула жанч, и Шооран увидел, что под ним одета не простая рубаха, а тонкий праздничный талх, недавно вымененный на сухом оройхоне и еще ни разу не одеванный. Из потайного кармана жанча мама достала нитку драгоценного лазурного жемчуга, который изредка находят в самых жутких закоулках шавара.

– Надеть? – спросила мама и, не дожидаясь ответа, накинула ожерелье на шею.

– Какая ты красивая!.. – восхищенно протянул Шооран. – Это настоящий жемчуг? Откуда он у тебя?

– Его добыл отец, – лицо матери омрачилось, она протянула руку, чтобы снять с шеи пронзительно голубую нить, но в этот момент полог навеса отлетел в сторону, сорванный сильной рукой, и в проеме показался тяжело дышащий Мунаг.

– Где он? – потребовал Мунаг.

– Кто? – не поняла мама.

– Твой Шооран только что зарезал любимого сына одонта.

– Неправда! – крикнул Шооран. – Я никого не резал!

Мунаг, только теперь заметивший Шоорана, шагнул к нему, выдернул из-за пояса у мальчика нож, осмотрел верноподданнически затупленный край.

– Ты не врешь? – спросил он с угрозой.

– Честное слово. Они хотели бить меня палками, а я их только пугал. Они первыми схватили меня…

– Ты клянешься, что на наследнике нет ни единой царапины? – Мунаг приблизил к лицу Шоорана бешеные глаза.

– Как перед Ёроол-Гуем, – подтвердил Шооран.

– Где накладка? – Мунаг протянул ладонь.

Шооран покорно достал спрятанное лезвие. Глаза у мамы расширились, она испуганно зажала рот рукой.

– Иглы! – потребовал цэрэг.

– В ручке, – Шооран кивнул на нож.

Мунаг отковырнул затычку, удовлетворенно хмыкнул и пересыпал смертельные занозы в рукоять своего кинжала. Мама издала судорожный всхлип. Увидев тайный арсенал сына, она была готова поверить, что он действительно ворвался на сухой оройхон и зарезал не только любимого сына наместника, а всех его детей, жен, слуг и самого одонта вместе с ними.

– Сиди здесь! – приказал Мунаг и быстро вышел наружу.

– Я не хотел его трогать!.. – горячо зашептал Шооран. – Я даже в нойт его не скинул, хотя они заставляли меня целоваться с авхаем…

– Одонт все равно не поверит, выдавила мама сквозь побелевшие губы.

На улице зычный голос Мунага проревел: «Я тебе покажу, как ходить с ножом!» – потом послышался звук удара и плач Жаюра – малолетнего сына Саригай. Мунаг вернулся в палатку. В руке у него была детская игрушка – ножик из высушенного листа хохиура. Лист был желт и полупрозрачен, но костяное лезвие напоминал слабо.

– Не знаю, смогу ли что-нибудь сделать для вас, – произнес Мунаг в раздумьи, – но попробую. Мне тоже не хочется, чтобы о моем оройхоне шла дурная слава. Запомни, у тебя никогда не было ни ножа, ни игл, а только эта штучка. А теперь, идем – одонт приказал доставить тебя к нему.

Одонт Хооргон был наместником сияющего вана на самой западной окраине его владений. Провинция, отданная под управление Хооргону, была до обидного мала – всего два сухих оройхона, а причиняла бед и волнений больше чем любое обширное владение в центре страны. Ведь кроме приносящих радость сухих земель ему приходилось следить за четырьмя мокрыми и тремя огненными островами. В мокрых оройхонах, хоть они и считались покорными, никакого порядка не было, жители там шатались где хотели и немногим отличались от мятежников и изгоев. По ночам на сухие края набегали шайки грабителей, вооруженных костяными пиками и режущими хлыстами из уса членистоногого парха. По этому страшному оружию грабители называли себя «ночными пархами». Они уносили с собой все, даже то, что казалось невозможно сдвинуть с места, а к утру исчезали неведомо куда, словно проваливались в шавар. В провинции, где мокрых оройхонов насчитывалось вдвое больше, чем сухих, бороться с грабителями было крайне трудно. К тому же, мешала скудость средств – власти выделили одонту совсем небольшой отряд: двойную дюжину цэрэгов и позволили, если понадобится, вооружать и содержать еще сколько угодно воинов, но… за свой счет. А какие могут быть доходы с двух оройхонов? Только-только обеспечить сносное существование, о том, чтобы состязаться в роскоши с правителями центральных земель – и речи нет. Где уж тут вооружать цэрэгов за свой счет… Во всех делах приходилось опираться лишь на казенных воинов, гонять их по всякому поводу, и командиры дюжин, должно быть костерили в душе доблестного одонта, да пребудут его ноги вечно сухими.