Владимир Лосев - Месть Демона

Да, ничего… но на душе стало спокойнее.

На полу лежать было приятно: прохладно, тихо, стрелки часов замерли около десяти, в голове стучал пневмомолот, в желудке бурление после кефира еще больше усилилось. Сердце, постанывая и охая, с трудом качало по венам загустевшую кровь.

И очень хотелось пить.

Вспомнилось, что при выведении алкоголя из крови одновременно вымываются все соли, отсюда такие странные и неприятные ощущения, аналогичные происходящим при обезвоживании в пустыне.

Рекомендуется, как народное восстановительное средство, вода с высоким содержанием соли, замечателен капустный рассол, еще лучше огуречный, в крайнем случае помидорный…

В дверь позвонили. Вставать ох как не хотелось, но что-то мне внутри подсказывало, что открыть дверь будет в моих интересах. Тем более что бандитов я не ждал, а всем остальным живущим на свете был рад.

Охая и постанывая, я побрел к двери. За ней стояла соседка баба Галя из квартиры на нижнем этаже. Я начал витиевато извиняться за беспокойство, которое ей доставил за свою недолгую жизнь в этом доме.

В ответ она только тяжело вздохнула и сунула мне в руки литровую банку с огуречным рассолом.

У меня даже руки задрожали от возбуждения и предвкушения.

Слышала я, как ты с Игорем разговаривал, — вздохнула баба Галя, придирчиво глядя, как я глотаю, торопясь и захлебываясь. — Ну, думаю, раз заговорил, значит, оживает. А с похмелья рассол самое милое дело. Вроде и парень ты неплохой, не дурак, да и руки куда надо вставлены, а вот на тебе, какая беда. Алкоголик!

— Не алкоголик… — я вытер ладонью губы. — Был бы алкоголиком, меня вылечить можно было бы. А так гораздо хуже. Лечить никто не берется, даже торпеду не вшивают — говорят, не поможет: мне слишком мало надо выпить, чтобы отключиться.

— Так не пей совсем, — произнесла с укором баба Галя. — Люди же есть, которые не пьют, сама таких встречала, их хоть немного, но они существуют: у кого-то язва, у кого-то сердце или печень.

— Тут вы правы, — я с сожалением возвратил опустевшую банку. — Только не получается у меня. Кстати, рассола больше нет?

— Радуйся, что этот не вылила, два дня стоял, тебя дожидался, — сурово произнесла баба Галя и добавила более ласково. — Ты уж держись как-нибудь. Я же и родителей твоих знала, да и всю твою семью, начиная с деда — ох и непутевый был. Но никто из ваших алкоголизмом не страдал, как ты. Вот горе-то!

Баба Галя ушла, я закрыл дверь и снова лег на линолеум, на этот раз возле двери, чтобы далеко не идти, если кто-нибудь еще вздумает меня осчастливить божественным напитком.

Но в дверь больше не звонили. Полежав еще немного, я пополз в ванную, благо до нее всего три шага. Вставать мне не хотелось, а одежду все равно менять, да и полы чистые.

В ванной сбросил одежду и, пользуясь тем, что желудок, успокоенный огуречным нектаром, перестал о себе напоминать, включил холодный душ, потом тут же переключил на горячий.

Контрастный душ — лучшее средство в моем сегодняшнем состоянии, по крайней мере, есть шанс остаться в живых. Как-то раз, когда я еще многого о себе не знал, налил в ванну очень горячую воду, кончился этот эксперимент тем, что едва дополз до двери дяди Игоря.

Тот оказался человеком бывалым, сразу вызвал «скорую», меня отвезли в больницу, и еще два часа врачи боролись за мою непутевую жизнь…

Сердце подводит меня нечасто, но основательно. До сих пор думаю, почему пополз к дяде Игорю, а не к кому другому. Или это уже был не я, а мое второе «я»?

Очнулся уже в реанимации, подключенный к различным аппаратам, даже дышал не я, а аппарат. Потом не вспомнил ничего интересного — ни темного туннеля, ни яркого света, ни близких родственников, встречающих меня по ту сторону жизни.

Как там говорил дядя Игорь? Альтер эго. Это оно меня спасло? Только сначала бы ему лучше было подумать, а стоит ли это делать. Смерть была так желанна… …Путь воина — означает смерть. Когда для выбора имеются два пути, выбирай тот, который ведет к смерти. Не рассуждай! Направь мысль на путь, который ты предпочел, и иди!

Так учит кодекс самураев.

Контрастный душ заставил меня взглянуть на мир более-менее ясными глазами. Я растер тело жестким полотенцем и посмотрел на часы. Ого! Полдвенадцатого. Добираться до кладбища придется пешком. На автобус уже не успеваю, а следующий рейс задержат гаишники, которые перекроют все улицы, чтобы не создавать себе и горожанам проблем в связи с этими похоронами. Провожать Шарика отправится кортеж из престижных иномарок, который растянется на пару километров, завывая клаксонами и пугая испуганно притихший город, прокатится на высокой скорости до нового кладбища.

Там из первых трех машин выйдут, играя накаченными мышцами, одетые в легкие спортивные костюмы бойцы, закурят, поджидая, пока из черного ритуального «Кадиллака» рабочие вынесут сверсияющий полировкой и латунными ручками гроб.

Остальные останутся в утробах дорогих иномарок, глядя перед собой равнодушными глазами, слегка приглушив блатной шансон.

Из «Кадиллака» появится администратор, или, как теперь говорят — менеджер по похоронам, одетый в сверкающий шелковыми лацканами черный смокинг, отдавая неведомым подчиненным команды по мобильному телефону.

Не прерывая разговора, он взмахнет рукой, как дирижер, открывая представление, и качки подставят широкие плечи под гроб.

Его понесут вдоль длинного ряда сверкающих иномарок, а следом пойдут официанты с черными траурными бантами на груди, подавая в каждую машину запотевшие рюмки с водкой и бутерброды с черной икрой.

Все выпьют и закусят, не выходя их машин, наблюдая, как гроб движется к вырытой яме. Когда до могилы останется не больше пары шагов, выйдет из своей машины кто-то из приближенных к Болту, может быть, Филя, и скажет в микрофон короткую речь, которую разнесут над буйной зеленью кладбища установленные заранее мощные динамики.

Речь будет невнятной и скомканной, через слово — «братан» и любимая присказка «в натуре»; публика в машинах как по команде вздохнет и прибавит громкость шансона.

Медленно прокатят мимо гроба, обдавая покойного звуками «Владимирского централа», и разлетятся в разные стороны.