Рональд Колд - Братство Света

Трудно сказать, кем являлись в далеком прошлом жители омутов. Иные склонялись к мысли, что они суть вконец одичавшие потомки первой волны переселенцев. Иные считают их новой формой летальных мутантов, животными, наделенными воздействием Смерти разумом вопреки природной склонности. Точного ответа не знает никто из смертных. Весьма вероятно, что отчасти правы обе точки зрения. Люди первых и самых мрачных веков после великой войны вполне могли опуститься до самого настоящего звериного состояния, растеряв остатки разума, и развиться вновь под воздействием Лучей Смерти, просвечивающих болотное царство с южной оконечности полуострова.

Среднего для человека роста, хрупкие и стройные, представители дикарского племени имели вполне антропоморфный вид.

Язык их, правда, показался колонистам трудным для понимания, но это обстоятельство не было редкостью для вновь встретившихся после веков изоляции ветвей единого вида «хомо сапиенс».

Цвет кожи их напоминал бледную пену, каковой подергиваются накануне грозы торфяные омуты, словно топкая жижа навечно въелась в их тела. Солнце дикари ненавидели лютой ненавистью, но это так же могло быть объяснено без гипотезы о нечеловеческом происхождении народа Хвоща. Лучи Смерти, источаемые с выжженного юга, днем создавали во влажном мареве над болотами своеобразные окна, в которые лился вредный всему живому солнечный свет.

Чего-то очень важного недоставало природе в таких окнах, блуждающих над торфяниками. Наверняка ученые мужи Потерянных Лет смогли бы объяснить данный феномен, но где их взять в год семь тысяч четыреста семьдесят шестой от Рождества Христова по летоисчислению метсианских Аббатств?

Жизнь впотьмах сделала из дикарей существ весьма странных. Зрение их оказалось весьма неплохо приспособленным к вечным сумеркам, царившим над территорией торфяников там, где отсутствовали зловещие окна. Мало того, ночами они так же великолепно ориентировались, превосходя в этом многих современных животных. Все перечисленное является лишь иллюстрацией к приспособляемости людей, и не смогло бы дать пищу для обвинения дикарей в принадлежности к лемутам, если бы не странные их ментальные способности. Близость Лучей Смерти или особые болотные испарения тому виной, неизвестно, только каждый член Племени Хвоща был своего рода недостаточным, не завершенным существом. Целостное бытие дикарь из топей обретал лишь в симбиозе с целым конгломератом существ, характерных лишь для местной, весьма специфической природы Внутренней Флориды.

Дикарь перемещался по топкому хаосу внутри восьминогого Коня, в котором зоолог прошлого с удивлением признал бы странно изменившегося и приспособившегося к существованию на суше морского спрута. Управляли туземцы своими скакунами отнюдь не за счет того, что детеныши восьмилапых подвергались трудной дрессуре. С достижением половозрелости юный представитель народа Хвоща шел в самые ближние к Смерти гиблые места и погружался в липкую тину, впадая в состояние, близкое к клинической смерти. Его тело облепляли вылезающие из омута спруты. Спустя несколько суток дикарь приходил в себя уже внутри тела Коня. В дальнейшем эта пара существовала совместно, защищая и оберегая себя, словно являлись двумя частями единого организма. Спрут мог охотиться или удалиться для спаривания с себе подобным на некоторое время, равно как и его пассажир, но, находясь длительное время порознь, они начинали терять силы, болеть, могли даже умереть.

Управлял дикарь своим Конем примерно так же, как управлял собственными членами — волевыми импульсами. Ученый муж древности сказал бы, что мозг туземца манипулировал окружающей действительностью далеко за границами своего тела, пользуясь членами и органами чувств стороннего организма.

Возраст пассажира и осьминога всегда был примерно одинаков, и умирали они вместе, если, конечно, смерть не являлась насильственной и не приходила к одной из половин этого союза раньше, чем ко второй. Но и в этом, последнем случае, вторая часть не надолго задерживалась в этом мире, переживая первую.

Помимо Коня каждый мужчина племени имел Птицу, (особо одаренные вожди отдельных Колен Хвоща даже по две), симбиоз с которой был слабее, чем со спрутом.

Скажем, Птица запросто могла умереть, что не влекло обязательного отмирания мозговых клеток дикаря, могла завести себе пару, каковая опять-таки не в обязательном порядке включалась в сложный симбиоз. Крылатый член единого природного организма мог на весьма значительные временные промежутки покидать своего двуногого хозяина для нереста и выращивания потомства.

Кроме важнейших сегментов симбиоза — Коня и Птицы, в него входил еще целый ряд мелких организмов, причем весьма часто набор этой мелюзги варьировался от клана к клану.

Старик подозвал Птицу, привязал к ее ноге бумаги и похлопал странную и страшную тварь по чешуйчатой спине:

— Лети, творение нового мира! Я мысленно буду с тобой, помогу избежать незнакомых опасностей континентальной суши. Когда ты услышишь вот такой звук… — С этими словами эливенер издал звук, который вряд ли смогло бы уловить человеческое ухо. — Ты снизишься, и человек, похожий на меня во всем, кроме мудрости, возьмет у тебя этот груз. Обратную дорогу он сделает для тебя еще более безопасной. А про него забудь. Когда ты вернешься, я постараюсь сделать тебя снова свободной.

Старик еще раз похлопал Птицу по спине, и она взвилась в напоенный запахом гниения воздух. Вскоре маленький силуэт растворился в северной части топей. Эливенер был уверен, что его орден получит информацию о том, что в ряды почитателей Одиннадцатой Заповеди влился новый член.

— А теперь, мой мальчик, просыпайся!

Билли Бетховен медленно поднялся, и оглядел окружающий унылый пейзаж. Увидев рядом с собой чужака, он понял, что умер.

У-Ы поднял руки к несправедливым небесам и закричал громко, по звериному.

— Да, вот так проходит молодость, — вздохнул старик и принялся делать сложные пассы руками. Гигантский спрут встрепенулся и стал взбивать жидкую грязь топей всеми своими восемью ногами. Он чувствовал исходящую от старика мощь, и ему было страшно.

Своими очертаниями фигура человека, плотно закутанного в бордовый плащ, напоминала птицу с изломанными ветром крыльями.

Мужчина сидел на мшистом придорожном камне, и пустым взором смотрел в розовеющие утренние небеса. Его бледные руки с тонкими пальцами были конвульсивно переплетены, и бессильно лежали на коленях.