Гай Кей - Поднебесная

Тай смутился, опустил глаза и кивнул. Сам не понимая почему, снял свою соломенную шляпу, стоя под высоким, ярким солнцем. Издалека продолжал доноситься звон топоров.

Бицан сообщил ему, что он написал в письме ко двору своего правителя и там решили в ответ на это. Кажется, тагур лишится своей должности в крепости на перевале, чтобы претворить в жизнь свое собственное предложение. Тай не знал, означает это продвижение по службе, или наоборот.

Зато он понял, что это, может быть, сохранит ему жизнь. По крайней мере, на время. Он прочистил горло, пытаясь придумать, что сказать.

— Ты понимаешь, — Бицан говорил с гордостью, которую не мог скрыть, — что это дар Санграмы. Царская щедрость. Наша катайская принцесса, возможно, попросила его об этом, и в письме стоит ее имя, но именно Лев посылает тебе этот подарок.

Тай взглянул на него. Потом тихо произнес:

— Я понимаю. Для меня честь даже то, что Лев Ригиала знает мое имя.

Бицан покраснел. После почти неуловимого колебания он поклонился.

Двести пятьдесят сардийских коней, думал Тай внутри песчаной бури своей навсегда изменившейся жизни. Он приведет их ко двору, в империю, которая ликовала, получив с запада хотя бы одного коня-дракона. Она мечтала об этих конях так неистово, что создавала их изображения из фарфора, нефрита и слоновой кости, а поэты складывали слова в ритме грома мифических копыт.

«Мир может подносить дары или отраву в драгоценной чаше. И иногда не знаешь, что ты получил»…

Бицан шри Неспо так злился на самого себя, что это граничило с унижением. Он знал, что сказал бы его отец и каким тоном, если бы стал свидетелем его позора.

Он только что поклонился — чересчур почтительно, — когда катаец почему-то снял свою глупую шляпу и сказал, что считает за честь, что Льву в прославленном и таком далеком Ригиале известно его имя.

Но это было сказано учтиво, и Бицан невольно поклонился, прижав к ладони кулак, по их обычаю (но не по обычаю его народа), не успев сдержаться. Вероятно, дело было все-таки в этой шляпе, в намеренной незащищенности этого жеста.

Катайцы умели действовать так на людей. По крайней мере — этот катаец.

В тот момент, когда ты уже решил, в который раз, что они высокомерно считают себя центром мироздания, они могли сказать и сделать нечто подобное, благодаря своему воспитанию и учтивости, которыми они прикрываются, как плащом, — одновременно сжимая в руках совершенно смехотворную соломенную шляпу.

Что делать, когда происходит такое? Игнорировать? Считать упадочничеством, слабостью, фальшивой учтивостью, недостойной внимания на том месте, где сражались и погибали тагурские солдаты?

Бицан не смог так поступить. Его собственная слабость, вероятно. Это может даже повлиять на его карьеру. Хотя в эти дни, когда война свелась к случайным стычкам, продвижение по служебной лестнице у военных скорее зависит от того, с кем из офицеров высшего ранга ты знаком, с кем разок-другой напивался или кому позволял соблазнить себя, когда был слишком молод, чтобы быть благоразумным или делать вид, что ты благоразумен.

Чтобы другие судили о твоей храбрости или о том, как ты сражался, нужны битвы, не так ли?

Мирное время полезно для Тагура: для его границ, торговли, дорог, строительства новых храмов, урожаев и полных житниц, и люди видят, как растут их сыновья, а не узнают, что они лежат в грудах мертвых тел, как здесь, у Куала Нора. Но тот же мир погубил честолюбивые надежды солдат проявить отвагу и инициативу, добиваясь продвижения по службе.

Однако Бицан не собирался обсуждать это с катайцем. Есть же пределы — внутренние границы, кроме границ, которые стерегут крепости.

Но если быть честным, благодаря этому Шэнь Таю, этому ничем не примечательному человеку с вежливым голосом и глубоко посаженными глазами, при дворе в Ригиале известно теперь и его имя.

Бицан украдкой бросил на Тая оценивающий взгляд. Катайца уже нельзя назвать изнеженным городским студентом: два года тяжелого труда на горном лугу его изменили. Он стал поджарым и крепким, с обветренной кожей и исцарапанными, мозолистыми руками. И Бицан знал, что этот человек некоторое время был солдатом. Ему пришло в голову — больше года назад, — что этот человек, возможно, даже умеет сражаться. По крайней мере, в его хижине стоят два меча.

Это не имело значения. Катаец скоро уедет. Его жизнь полностью изменило то письмо, которое он держит в руке.

И жизнь Бицана — тоже. Когда катаец уедет домой, его, Бицана, освободят от его должности и переведут в крепость Досмад на юго-востоке, у границы. Поручив единственную, особую миссию — от имени принцессы Чэн-Вань — осуществить его собственное предложение, касающееся ее подарка.

Инициативу, решил он тогда, можно проявить не только в момент фланговой атаки, командуя кавалерией. Есть и другие виды фланговых маневров, и они могут даже помочь выбраться из отдаленного форта на горном перевале над сотней тысяч призраков.

Это было еще одно, что ему не нравилось, и он даже однажды признался в этом катайцу: призраки приводили его в ужас не меньше, чем любого из солдат, которые приезжали вместе с ним и привозили припасы.

Шэнь Тай быстро ответил, что его соотечественники из крепости Железных Ворот точно такие же: они останавливаются на ночевку в безопасном месте к востоку отсюда, когда приезжают в долину, появляются здесь поздним утром, как и Бицан, поспешно выгружают припасы и делают ту работу, которую сами назначили себе, — а потом уезжают. Уезжают от озера и белых костей до наступления темноты, даже зимой, когда ночь наступает быстро. Однажды — даже в снежный буран, сказал Шэнь Тай. Отказавшись укрыться в его хижине.

Бицан тоже поступал так. Лучше уж лед и снег на горном перевале, чем завывание озлобленных, непогребенных мертвецов, которые могут отравить душу, погубить любого зачатого тобой ребенка, свести с ума.

Стоящий рядом катаец не выглядел сумасшедшим, но таким его считали почти все солдаты Бицана в его крепости. Вероятно, и в крепости у Железных Ворот тоже. Общее мнение двух аванпостов? Или просто легкий путь примириться с тем, что кто-то оказался храбрее тебя?

Конечно, можно было бы сразиться с ним, чтобы проверить. Гнам хотел это сделать, нарывался еще до того, как они спустились с перевала. Бицану на мгновение пришла в голову недостойная мысль о том, что ему бы хотелось посмотреть на эту схватку. Всего на мгновение: если катаец погибнет, — прощай его собственный фланговый маневр и надежда выбраться отсюда.

Шэнь Тай снова надел свою абсурдную шляпу, пока Бицан рассказывал ему, что они собираются предпринять, чтобы сохранить ему жизнь на время, необходимое, чтобы добраться до Синаня и решить, что делать с конями.