drblack - Глупый, денежный мальчик

— Ты чего задумал? — спрашивал майор.

— Камикадзе.

— А что это?

— Не знаешь? — Пилот улыбался. — В двадцатом веке, во время Второй Мировой войны, японские летчики на самолетах-истребителях вылетали в свой последний бой. У них даже не было топлива на обратную дорогу. Все свободное место в машине занимала взрывчатка. Они шли на таран американских кораблей, жертвуя своей жизнью. Исключений не было. В переводе «камикадзе» означает — «Божественный Ветер».

— Ты тут не умничай, так сразу и говори, что самоубийство. И что это нам даст?

— Вам — даст жизнь.

— Каким образом?

— Отправь вовремя это сообщение, и узнаешь. Я уничтожу батарею, а вы передадите мои координаты. Таким образом, я открою один сектор, пусть небольшой, пусть его можно перекрыть другими батареями, зато стабильно ослабленный. Наши смогут опуститься на планету и займут удобный плацдарм для наземной атаки, смогут соединиться с уже находящимися на планете подразделениями. Вам же придется просто ждать и в случае необходимости отбиваться.

Осталось совсем недолго. Сигарета истлела, и Пилот бросил ее на пол, тщательно растоптав. Никогда не мусорил в корабле, но надо же когда-нибудь начинать? Он закурил еще одну. Горло саднило, легкие булькали и сопротивлялись дыму, но Пилот просто ловил кайф. Осталось полминуты.

— Неизвестный борт, назовитесь, — ожил радиопередатчик. Все правильно, сработали системы слежения. Пилот опустил шаттл практически к самой поверхности, проносясь над острыми пиками скал, торчащими из волнующегося песка.

— Неизвестный борт, назовитесь! Иначе откроем огонь! Пилот прервал торможение, и вгляделся в мигающую точку на экране, осталось всего несколько километров. Главное дотянуть. Заверещали сирены — это выпущены две ракеты класса «Поверхность-Воздух». Отработанный годами тренировок противоракетный маневр и отстрел обманок позволил уйти от одной ракеты, вторая взорвалась в десятке метров позади. Осколки повредили атмосферные рули и сопла. В нормальной боевой обстановке это означало бы неминуемую катастрофу для корабля, а сейчас… Сейчас было все равно. Пилот, пристегнутый ремнями, старательно игнорировал истошные вопли бортовых систем, требующих немедленно покинуть машину. Он умиротворенно улыбался, прислушиваясь к ощущениям после каждой затяжки:

— А что, совсем неплохо! — сообщил он самому себе. Может хватит времени чтобы закурить еще одну? Ополовиненная фляга спирта плеснула содержимым, когда Пилот наклонился за упавшей зажигалкой. Чирк — искры. Чирк! Искры. До батарей оставалось всего ничего — их уже было видно. Чирк! Огонек. Пилот прикурил, а потом вспомнил последний вопрос Китаева:

— А может не так поступим, а? Посидим часок-другой, прикинем, что к чему. Ты ведь молодой еще, тебе жить да жить.

— Не в первый раз, майор, не в первый раз. Я уже привык. Другого пути для меня нет. Ты главное координаты передай, хорошо?

— Идиот ты, Господи… — сказал тогда майор. Пилот затянулся еще раз, и подумал: «К смерти я привык». Вспышка. Жаль, не докурил…

Алексей Сергеевич с отвращением пихнул сигарету в горку окурков и снова уставился в белый экран. Это провал. Полный и бесповоротный. По-другому назвать нельзя, актер вышел из-под контроля.

— Все данные ко мне на стол, сейчас же! Отключить все телефоны — я умер! Банку кофе, блок сигарет и чайник в кабинет. До завтра все свободны…

Суета была недолгой, сотрудники знали, что если режиссер требует себе кофе — значит дело плохо. Как минимум, завтра будут уволены некоторые работники. Команда разбежалась по домам молиться и пить валерианку. Всю ночь Плышевский отсматривал фильмы Максима, скрупулезно перематывая и заново вглядываясь в подозрительные кадры. Делал записи в пухлом, истрепанном блокноте. Документы на его столе из ровной стопки постепенно превратились в бесформенную кучу, найти в которой что-нибудь мог только ее создатель. Работа кипела. Ближе к утру Плышевский вызвал в интерком дежурную сестру больницы:

— Максим спит?

— Да. Подъем только через полтора часа.

— Принесите… Ээээ… Будьте так любезны, принесите мне рисунки мальчика.

С интересом рассматривая исчерканные густой черной пастой листы, Плышевский поднял трубку и набрал номер:

— Профессора Иванова, пожалуйста. Это ты? Не спишь? У меня есть для тебя новость, сенсация. Конечно хорошая. Дивиденды пополам… Потом он позвонил психологу и оператору, совершенно не беспокоясь о раннем часе:

— Сколько у нас еще есть неотработанных сюжетов? Прекрасно. Живо в студию, запускайте по циклу. Ты меня слышал. Бегом!

— Этого. Не может. Быть! — с расстановкой повторил профессор. — То, о чем ты говоришь — полнейшая чушь!

— Ты просто просмотри последние дубли и все поймешь. Вот тебе записи, — мирно повторял Плышевский.

— Да вижу я! Не слепой! Но этого быть просто не может, понимаешь? — Иванов был готов ругаться, что противоречило его натуре.

— Конечно не может! Но ведь есть? Есть! Еще раз сядь и посмотри. У него происходит накопление опыта. Он принимает решения исходя из прошлых сюжетов. Ну на, вот здесь, практически то же самое, что и во время захвата полевого штаба. Видишь?

— Вижу, — мрачно согласился Иванов, и посмотрел на мониторы, где в улыбке застыл Пилот. Ему в очередной раз оставалось несколько секунд до взрыва. Сам же Максим неподвижно лежал в томографе в соседней комнате.

— И я вижу! Все видят! Либо он не аутист, либо он неправильный аутист.

— Диагноз поставлен верно! Я проверял. Он должен быть аутистом до конца своих дней! Этот случай неизлечим!

— Ты профессор, тебе видней, — согласился режиссер, — Но все-таки… В кабинет вошли без стука, и Алексей Сергеевич обернулся, прервавшись на полуслове. На пороге стояли родители его самого денежного актера. Сначала разозлившись, режиссер собрался было наорать на помощницу, из-за того что посторонние в его кабинете, но потом вспомнив, что сам назначил эту встречу, Плышевский пробурчал:

— Доброе утро. Вы были у Бровских?

— Были, — сказала Марта, прижимая к груди пухлую папку, в которой наверняка находились документы по контракту. Судя по ее решительному и одновременно потерянному виду, семья приняла решение.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — показал жестом на диван хозяин кабинета, и, похоже, ситуации. Как и предполагалось, Литвиновы приняли нужное решение.

— Мы подумали. Взвесили все «за» и «против», — тяжело вздохнув, начал отец мальчика. Плышевский улыбнулся. — Он еще так молод, и мы не хотели бы лишать его мира, в котором он живет…