Эндрю Николл - Добрый мэр

— Да, он никогда не любил собак.

И Тибо уехал в центр один. До Замковой улицы он добрался уже почти к полудню, однако все равно решил зайти в «Золотого ангела» выпить кофе. Утренний наплыв посетителей уже схлынул, обеденный еще не начался. Тибо занял свое обычное место за высоким столиком у двери.

Через мгновение стоящий у стены официант начал свое медленное глиссандо, собираясь принять у мэра его традиционный заказ, но тут же замер на месте, остановленный морзянкой бровей Чезаре. А потом — чудо из чудес — il patrone сам вышел из-за стойки и спросил:

— Что пожелаете, господин мэр?

Тибо протянул Чезаре руку, тот пожал ее, и несколько секунд они смотрели друг другу в глаза. Потом Тибо сказал:

— Как обычно, пожалуйста, господин Чезаре.

Не отпуская руки Тибо, Чезаре щелкнул над головой пальцами, словно кастаньетами, и провозгласил:

— Обычный заказ для моего друга, господина мэра! — Потом, понизив тон, спросил: — Как идут дела?

— В сто раз хуже, — ответил Тибо, — и намного, намного лучше.

— Один мой друг однажды сказал мне, что в мире есть не так уж много любви, чтобы мы могли позволить себе ей разбрасываться, где бы мы ее ни нашли. Ваш кофе, господин мэр.

Чезаре принял чашку из рук официанта и аккуратно поставил ее перед Тибо.

— За счет заведения. Приятного аппетита. — И Чезаре вернулся на свой пост.

Чуть позже, когда Тибо допил кофе, Чезаре проводил его обычным сдержанным кивком. Все, что требовалось сказать, было сказано, и прибавить к этому было нечего.

Замковая улица, «Золотой ангел», Белый мост, Ратушная площадь выглядели решительно не так, как обычно. Тибо словно видел их впервые. А в кабинете на столе его ждало письмо. Оно не было подписано, но Тибо узнал размашистый вычурный почерк. Позавчера он его уже видел. Вот что было написано в письме: «Учитывая сумятицу последних дней, я посоветовал бы Вам взять отпуск и съездить на пару дней в Дэш. Сообщите об этом, кому требуется. Все приготовления предоставьте мне. До встречи вечером».

«Сумятица». Забавное слово. Тибо несколько раз повторил его, пробуя на вкус. Потом взял лист бумаги со стола Агаты и написал записку секретарю Совета: «Здравствуйте, Горвич. Что-то я последнее время не в себе. Решил на пару дней съездить в Дэш, сменить обстановку». Поставив точку, Тибо с гордостью взглянул на записку. Это была его первая официальная ложь.

Затем, ответив на несколько писем и наложив на запрос из отдела городских парков резолюцию «Самое дешевое — не обязательно самое лучшее», он обнаружил, что больше-то делать, собственно говоря, и нечего. Поразмышляв с полчаса, как же так получалось, что раньше он всегда находил, чем заняться, Тибо набил карманы имбирным печеньем из коробки, что стояла рядом с кофейной машиной, и отправился домой, жуя на ходу.

Агата была в саду. Ветер переменился на юго-западный, и холод, стоявший всю последнюю неделю, прошел. Дот купался в солнечном свете, наслаждаясь последними деньками бабьего лета. Скоро оркестр пожарной бригады упакует до весны свои трубы и тарелки, скоро улетят на юг дикие гуси, а потом в город придет зима.

Агата провела утро в прохладной круглой тени кизильника. Солнце усеивало ее кожу темными отпечатками листьев. Агата согнала с уха мошку. Здесь ее никто не мог увидеть, и ей это нравилось. Ей нравилось быть незаметной — так спокойнее и безопаснее. Ей нравилось, что не надо все время мыться, пусть даже какой-нибудь мальчишка с Приканальной улицы засветит ей в бок грязным мячом. Не нужно больше опасаться за сохранность кошелька. Теперь у нее нет ни кошелька, ни кармана, где он мог бы лежать, однако у нее достаточно еды, ее любят и ей ничего не страшно.

Полеживая в тени и наслаждаясь теплом и зеленым светом, исходящим от лужайки, Агата думала: «Как это здорово!» Она потянулась и перекатилась на спину. Сухая земля и первые желтые листья ничуть не пачкали кожу. «Это здорово. Тибо заботится обо мне, позволяет мне себя любить, и делать ничего не нужно. Красота!» Она чувствовала себя так, словно проснулась после долгого сна, в котором была женщиной: выросла, пошла на работу, жила, любила, переживала счастливые моменты и грустила (иногда очень сильно), а потом, когда сон стал совсем уж невыносимым, проснулась, пришла в себя и вернулась к реальной собачьей жизни. Она ощущала необыкновенное облегчение и довольство, и с удивлением вспоминала о своем прежнем житье-бытье. У нее было такое впечатление, будто она выросла в огромной комнате кривых зеркал, и только теперь, лежа в солнечную погоду под кустом, видит мир таким, каков он на самом деле, без изгибов и выпуклостей.

Агата перевернулась на живот. Она чувствовала на коже теплые пятнышки солнца, пробивающегося сквозь дырчатый зонтик листвы. Надоедливая мушка снова села на ухо, но на этот раз Агата не стала ее сгонять. Из сада через один дом доносилось стрекотание газонокосилки. Постепенно Агата погрузилась в сон.

Вернувшись домой, Тибо прошел на кухню, зовя ее по имени, потом увидел открытую дверь в сад и встал на лужайке, глядя на Агату. Затем вытащил из кармана печенье и разломил его. Этот звук ее разбудил.

— Хочешь? — спросил Тибо.

— О, я помню эти печенья, — сказала Агата так, словно в последний раз видела их много-много лет назад, а не ела позавчера в закутке Петера Ставо.

Тибо предложил ей еще одну штучку.

— Агата, скоро мне нужно будет уехать.

— Хорошо, но я же поеду с тобой, правда?

— Если хочешь. Да, я был бы не против.

— Ну и хорошо.

— Да, Агата. Я тоже думаю, что это хорошо.

Тибо зажал в зубах еще одно имбирное печенье, и Агата откусила от него.

— Пошли в дом, Агата.

Он пошел к кухонной двери, и Агата почти тут же двинулась за ним. Они сидели на кухне — Тибо за столом, Агата под столом — когда, около десяти, в дверь позвонили.

— Сиди здесь, — сказал Тибо.

Он поспешил к двери и обнаружил за ней Гильома. Адвокат глотал воздух и едва держался на ногах.

— Стул, ради всего святого, стул! — просипел он. — Ваша садовая дорожка — бесконечная пытка!

Тибо сбегал на кухню и вернулся с опасливо поскрипывающим стулом. Закрывая входную дверь, он заметил у ворот похожее на катафалк черное такси, поскрипывающее на измученных рессорах под желтым светом уличного фонаря.

Тибо закрыл дверь.

— Не желаете ли чего-нибудь?

Гильом отрицательно покачал головой. Так он и сидел на постанывающем стуле, опустив руки по бокам и уронив портфель на пол, пока, нарушив приказ Тибо, из кухни не вышла Агата. Тихо пройдя по коридору, она обнюхала руку Емко и лизнула его огромные пальцы.