Олег Кожин - Охота на удачу

Хотя с начала этой невероятной истории не минуло и месяца, Воронцову казалось, что он отсутствовал несколько лет. Город изменился. Все казалось уютнее, роднее, чем раньше. И при этом — меньше. Точно за эти сумасшедшие недели Герка вымахал в настоящего гиганта и теперь с умилением разглядывал Сумеречи с высоты своего нового роста. Он даже на минутку остановился перед витриной закрывшегося на ночь мебельного магазина. Нет, с виду все те же метр восемьдесят. Разве что отросшие волосы, беспорядочно торчащие в разные стороны, добавляли полсантиметра. А вот лицо… в мутном отражении витринного стекла судить было сложно, однако Герке показалось, что его лицо принадлежит человеку гораздо старше семнадцати лет. Выпускнику института, быть может.

Мысленно сравнивая себя нынешнего с тем Геркой, который однажды, на свою беду, вышел в парк за мороженым, юноша продолжил путь к костелу. Возле очередного фонаря кое-что привлекло его внимание. Он внимательно вгляделся в отбеленные солнцем, ветром и дождем объявления, рваной юбкой опоясавшие талию столба. Как раз в этот момент сработала автоматика, включившая фонарь, который залил пятачок под ним мягким желтым светом. Герка проморгался, еще раз осмотрел объявления и наконец увидел. С отпечатанного на черно-белом принтере листа в половину альбомного — на него смотрел он сам, только действительно какой-то юный, неискушенный. Легкая добыча. Над фотографией шли крупные черные буквы: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ».

«Живым или мертвым», — подумал Герка, разглядывая приписанный красным маркером телефон в контактах внизу. Незнакомый номер. Можно было предположить, что это телефон сумереченского УВД, но Воронцов знал, чувствовал тем самым внутренним детектором, что приписка сделана рукой кого-то, кто желал ему зла. И при этом страстно хотел узнать хоть что-то о его нынешнем местоположении.

«Ничего, скоро увидимся», — мстительно подумал Герка.

До Пушкинского переулка, где располагался костел, оставалось сотни полторы шагов, когда его слух уловил музыку. Совсем рядом кто-то играл на гитаре, чередуя хлесткий бой со сложными переборами. Дворовая шпана так не умеет, да и не считает нужным учиться. Исполняемые ею песни, простые и незамысловатые, легко укладываются в пресловутые три аккорда. И голос… таким не принято петь о суровой воровской романтике или тяготах армейской службы. Гера узнал его сразу, как только услышал.

Под ярко горящим фонарем, закинув ногу на ногу, на перевернутом ящике сидела молодая Жива. Судица практически не изменилась. Разве что каштановую гриву, рассыпанную по плечам, перехватывал узорчатый хайратник. Прикрыв глаза от удовольствия. Жива мелодично напевала:

На небольшом участке ровного асфальта перед сестрой танцевала Обрада. Широкие рукава ее льняного платья выписывали плавные окружности, делая судицу похожей на красующегося лебедя. Крепкие молодые ноги то взметались вверх в каком-то целомудренном подобии канкана, то закручивали свою хозяйку в немыслимом пируэте. Сейчас сестры были единым целым. И как единое целое, обе они демонстративно не замечали Герку, пока тот не подошел почти вплотную.

— Молодой человек, не проходите мимо! Помогите уличным музыкантам!

Не прерывая танца, Обрада скользнула ближе к Гере. В свете одинокого фонаря соломенные волосы разлетались солнечными лучами. Тонкие пальцы протянули Воронцову потрепанную шляпу, возникшую ниоткуда.

— От поезда отстали? — съехидничал Гера, с готовностью вынимая из рюкзака первую попавшуюся бумажку. — На билет собираете?

— Этого слишком много, — укорила его Обрада, возвращая тысячную купюру.

— Извините, девушки, мельче нету.

— О, я уверена, у тебя найдется какая-нибудь мелочь, — старая шляпа описала полный круг, красиво перекочевав из руки в руку. — Какой-нибудь завалящий пятачок.

— Есть, — не стал отпираться Воронцов. — Да только это совсем не мелочь. Вам ли не знать?

— Ну почему ты упорствуешь? — Обрада в сердцах топнула ногой, обрывая разом и танец, и песню. — К чему он тебе теперь? Остальные еще не понимают, насколько ты богат, но мы, мы-то чувствуем!

Шляпа вновь исчезла, а тонкие руки нежно погладили воздух вокруг Геркиного лица, опасаясь, однако, прикасаться к коже.

— Сегодня — богат. Завтра беден, как церковная мышь, — Воронцов пожал плечами. — Счастье, оно такое… переменчивое.

— А ты не хочешь… — Голос Обрады дрогнул, мгновенно выдав все обуревающие ее чувства: страсть, желание, жадность —…Ты не хочешь остаться с нами? Мы с сестрой защитим тебя… мы вообще умеем многое… ты ведь понимаешь, о чем я?

Руки ее как бы невзначай провели по груди и соблазнительным бедрам.

— Если свернешь за угол… ты ведь можешь и не вернуться оттуда, — поддержала сестру Жива. Ее голос тоже ощутимо дрожал. Но не от беспокойства за Геру, это Воронцов прекрасно понимал. Сестры боялись упустить Удачу. Проспать свое…

— Я не ваше Счастье, — сказал Гера как можно мягче. — А эта монета принадлежит не вам. Извините…

Юноша свернул за угол, выходя в короткий прямой переулок, носящий имя великого русского поэта. Вслед ему неслось тоскливое пение Живы:

Стоило лишь ступить на покрытую вздыбленным асфальтом дорожку, как сразу же начинала ощущаться незримая магия, вечно сопровождающая сборщиков, — бытовая магия мошенников и побирушек, нищих и кидал. Обыденная настолько, что простые люди ее даже не замечают. В конце переулка, чуть поодаль от жилого сектора, находился бывший пустырь, ныне занятый серой громадой костела. До него оставалось не более пятисот метров. Расстояние, которое можно преодолеть за пять минут. Если, конечно, не брать во внимание сборщиков, заполонивших переулок от начала до конца.

Они уже ждали его. Извещенные Халей или стянувшиеся на клич Хозяина, а может быть, просто притянутые силой артефакта, вдруг запульсировавшего в кармане Геркиной куртки, точно маленькое живое сердце. Все сборщики Сумеречей и окрестностей, стар и млад. Сгрудившись в кучки, таясь по углам, прижимаясь к стенам, они провожали спокойно идущего Герку алчными взглядами, зубовным скрежетом, едва слышными проклятиями и завистливыми стонами.