Ольга Денисова - Одинокий путник

И вот теперь оказывается, что покаяние – это обман. Богу все равно, грешник он или праведник. Рай ли, ад – для Бога не имеет значения. Что он делает с душами, которые отдает ему авва?

Наверное, Дамиан несильно боялся ада, и вечность не пугала его. Небытие – вот что было страшно. Небытие – смерть всего, не только тела. Небытие, конец, растворение, распыление в вечности. Вот он, Дамиан, умный, сильный, честолюбивый, добившийся небывалых высот, поднявшийся из самых низов благодаря самому себе, своим талантам – как он может перестать существовать? Как мир станет существовать без него? И неважно – на земле, на небе или в преисподней – он должен остаться! Он должен БЫТЬ!

Во что теперь верить? К чему стремиться? И вправду, пойти к Невзору, попросить помощи у других богов? Так они не примут его, другие боги! Им покаяние не требуется, им нужно нечто совсем другое, и нигде не написано, что им нужно! Как просто все было – согрешил, покаялся, не покаялся – пошел в ад, успел сделать пару добрых дел перед смертью – отверзлись врата рая. Как все было просто! Зачем, зачем авва завел с ним этот разговор!

Сон, в конце концов, сморил архидиакона, но не принес облегчения. В нем Дамиан шел по хрупкому мосту, сотканному из лозы, и под ним бушевало пламя. Он цеплялся за шаткие перила, и чувствовал, как вот-вот провалится в огонь. Он шел бесконечно долго, пот лился у него по лбу, и языки пламени вздымались все выше. Едкий дым застилал глаза, и Дамиан думал, что мост давно загорелся, и идет он напрасно, и не видел впереди, за пеленой черного дыма, ни берега, ни просвета.

Смех, сатанинский смех раздавался со всех сторон, и Дамиан приседал от страха, и сильней стискивал в руках жалкие тонкие перила. Он задыхался в дыму, и хрипел, и слезы лились у него из глаз. Мост качался, выскальзывая из-под ног, а смех слышался все отчетливей, и жар огня все сильней припекал ему ноги. Отчаянье впивалось в горло зубами: Дамиан хватался за шею, но не мог оторвать от кадыка острых ранящих клыков.

И тогда впереди он почувствовал чью-то тяжелую поступь. Мост качался в такт шагам, и смех теперь доносился только спереди, из-за клубов черного дыма. От ужаса ноги архидиакона подкосились, и слезы хлынули из глаз. Это колдун! Он идет навстречу, и спрятаться от него некуда! Он идет, чтобы сбросить Дамиана в пылающую бездну! Он идет отомстить!

Жаркое пламя полыхнуло под ним, и тонкая лоза под ногами вспыхнула. Дамиан отдернул руку от горящих перил, и понял, что падает, падает, и над головой его смыкается огонь, огонь гудит вокруг, огонь жжет его тело, вспыхивают волосы, горит лицо, руки, и нечеловеческая боль выталкивает из глотки страшный предсмертный крик…

Вместо крика жалкое сипение вырвалось из горла – Дамиан проснулся потным и дрожащим, распахнул глаза и никак не мог отдышаться. Сердце бухало в ребра: это всего лишь сон, кошмарный сон… Ничего страшного не случится. У него есть кристалл, он поможет авве ловить души, и авва замолвит за него словечко. Никакого небытия не будет, никакой огненной бездны, он успеет, он успеет найти свое место ТАМ, авва поможет ему. Дрожь не оставляла архидиакона.

Темноту душной избы освещала маленькая лампадка, Дамиан старался успокоиться и рассмотреть все вокруг: все прошло, это был всего лишь сон. Вот похрапывает авва в своем углу, вот на столе стоят пустые тарелки, а рядом с ними – оставленный аввой кристалл, в окно пробивается немного света – зимние ночи не бывают темными. Сзади, со стороны изголовья, еле дышит несчастный певчий – вот кто должен дрожать и изнывать от ужаса, вот кому сейчас не позавидуешь! Все хорошо, все спокойно.

Нет, кроме певчего, в изголовье стоит кто-то еще… Дамиан так отчетливо это понял, что пот снова выступил на лбу мелкими частыми каплями. Там кто-то есть, и этот кто-то не дышит, потому что ему не нужно дышать. Мертвым не нужно дышать. От изголовья тянуло еле заметным холодком. Дамиан хотел подняться и посмотреть себе за спину, но ему не хватило на это мужества. Между тем, тень за его спиной шевельнулась – Дамиан почувствовал это всем телом, могильный холодок коснулся его волос, лица и пробежал по одеялу. Пот со лба покатился на подушку, и дрожь снова охватила все тело – над Дамианом склонилось лицо колдуна.

Колдун смотрел молча, наклонив голову набок, словно хотел что-то разглядеть и понять. Дамиан замер, всхлипнув, но не посмел зажмурить глаза. На губах колдуна проступила легкая, небрежная улыбка, он протянул руку, и взял Дамиана за горло, и пальцы его впились в кадык, словно клыки зверя. Дамиан хотел закричать, но только тонко застонал. Холодные сильные пальцы. Мертвец. Сейчас его задушит мертвец, и потащит за собой, в огонь, в гудящий, пожирающий тело огонь! И никто не спасет его, никто не услышит его крика! Дамиан попытался раскрыть рот, но только беспомощный хрип сорвался с губ. Колдун улыбнулся снова, разжал руку и сказал, тихо-тихо, одними губами:

– Ты скоро умрешь.

И от этих его слов судорога пробежала по всему телу Дамиана, и он провалился в черное небытие – наверное, это был сон.

Проснулся архидиакон задолго до рассвета – его мучила боль. Он не помнил приснившегося ему кошмара, и не хотел думать о смерти. Несмотря на то, что солнце еще не встало, очевидно, уже наступило утро. За окном слышались голоса, в соседних домах мычали коровы, хлопали двери и крышки колодцев. Страхи исчезли, растворились в утренней суете села, осталось только смутное беспокойство, словно что-то было не так.

Рана на шее пульсировала и не давала покоя. Надо же, как этот мерзавец умудрился его укусить! Такие раны всегда заживают долго. Певчий, наверное, не доживет до того момента, когда Дамиану снимут повязку. Ничего, мерзавец расплатится и за это, с лихвой! Жаль, что он чересчур хлипок, и долго мучить его не удастся – наверняка, будет терять сознание каждые пять минут, а потом сдохнет на самом интересном месте.

Авва заворочался на жесткой лавке и засопел, просыпаясь. Дамиану не хотелось подниматься – слишком рано, дружники еще спят, и авва собираться в обратный путь будет долго, в то время как ему самому нужно всего несколько минут. Он прикрыл глаза, и сделал вид, что еще спит, когда авва сел и опустил ноги на пол.

– Дамиан, – позвал отец-настоятель, – Дамиан, проснись.

Голос аввы был недовольным и ленивым. Архидиакон хотел и дальше притворяться спящим, как вдруг непонятная тревога заставила его открыть глаза.

– Дамиан, оглянись, – устало сказал авва и показал рукой на столб, к которому был привязан певчий. И тут Дамиан понял, что его беспокоило с того момента, как он проснулся – он не слышал дыхания послушника! Неужели, умер? Это было бы подло с его стороны…