Джоанн Харрис - Евангелие от Локи

Чем же мне так не угодил именно Бальдр, спросите вы? Видите ли, иной раз отношение к кому-то базируется на чистом инстинкте. И дело даже не в том, что я ему не нравился – это, в конце концов, для меня было делом обычным. И не в том, что женщины Бальдра просто обожали, а мужчины стремились стать таким, как он. И не в том, что Бальдр действительно был красив, храбр, добр и честен; и не в том, что, стоило ему пукнуть, как вокруг начинали петь птицы, расцветали цветы, а пушистые лесные зверьки сбегались к нему веселой толпой и начинали играть. Честно говоря, я и сам толком не знаю, почему я так невзлюбил Бальдра. Возможно, потому что он так сильно был любим всеми остальными; возможно, потому что ему никогда не приходилось сражаться за свое законное место среди других. Скажем прямо: этот парень родился не просто с золотой ложкой во рту[34], а с целым золотым столовым набором; и если он действительно проявлял ко всем исключительную доброту, то это только потому, что злым ему быть никогда не приходилось. Но хуже всего было то, что именно Бальдр первым подал мне чашу вина, надел на меня венок и с улыбкой сказал: «Добро пожаловать!»

Надо же, Добро пожаловать! Лицемер вонючий!

Добро пожаловать? Вряд ли меня на самом деле встретили с тем добром и гостеприимством, которые обещал Один. И ведь я чувствовал, что, несмотря на все попытки Бальдра ввести меня в круг богов – он старался увлечь меня спортом, знакомил с незамужними девицами, уговаривал перестать себя сдерживать и, наконец, «расслабиться», – большинство обитателей Асгарда по-прежнему втайне меня презирали. Наконец-то у них появился мальчик для битья! Козел отпущения! Существо, которое можно безнаказанно презирать, обвиняя буквально во всех смертных грехах. Что они, черт побери, постоянно и делали!

Если у Фрейи вскакивал на носу прыщик, то виноват был, разумеется, Локи. Если у Браги была расстроена лютня, если Тор где-то посеял свою латную перчатку, если кто-то громко пукнул во время одной из речей Одина – десять к одному, что виноватым сочтут меня.

У всех богов были свои личные чертоги. Я же так и застрял в сырой и мрачной комнатенке с выходом на задний двор; там даже водопровода не было, там постоянно гуляли сквозняки; и до всех главных залов черт знает как далеко было тащиться. У меня не было ни слуг, ни красивой одежды, ни какого бы то ни было положения в обществе. Никто не предложил мне показать окрестности или с кем-нибудь познакомить. Если угодно, можете считать меня мелочным, но я надеялся, что к новоиспеченному брату самого Одина в Асгарде все же отнесутся с должным уважением.

Кстати сказать – и у вас еще будет возможность обратить на это внимание, – История умалчивает, что сталось с родными братьями Одина, Вили и Ве, упоминаемыми в мифах и легендах[35]. Возможно, их прах похоронен под плитами чьего-либо патио или развеян по ветру Девяти миров. Но это так, к слову. Меня же, кровного брата Одина, все мои новые «друзья» воспринимали со скрытой враждебностью – правда, у дам я все же пользовался большей благосклонностью.

Ну я же не виноват, что дамы находят меня чертовски привлекательным! Почти все демоны привлекательны. И потом, в Асгарде и соревноваться-то в этом отношении было не с кем. Потные, волосатые воители, в которых не было ни капли лоска! Умелого обхождения с дамами они не знали и были уверены, что хорошо провести время – значит убить парочку великанов или вступить в единоборство со змеем, а потом, даже не умывшись и не приняв душ, слопать зажаренного на вертеле быка и полдюжины молочных поросят и начать голосить популярные песни. Естественно, дамы обращали внимание прежде всего на меня. И потом, я ведь всегда считался «плохим мальчиком», а женщины находят это чрезвычайно интересным! К тому же я был весьма красноречив, настоящий златоуст.

Одна из горничных Фрейи, похоже, увлеклась мной всерьез. Ее звали Сигюн. Любовь у нее была какая-то чересчур спокойная, материнская. Впрочем, она была ласковая; глаза бедовые и очень неплохая фигура, которую она, к сожалению, тщательно скрывала под бесчисленными дурацкими одежками в цветочек.

Моим чарам не смогла противиться даже жена Тора, Золотоволосая Сив. В отличие от ее мужа, я прежде всего предпочитал умную беседу и никогда не проявлял нелепого желания во что бы то ни стало немедленно продемонстрировать свою силу и под воздействием тестостерона вдребезги расколошматить первое, что попадется под руку. Сив мое обходительное отношение было явно приятно, а сама она была весьма соблазнительна, так что…

Но вскоре я стал замечать, что вокруг меня то и дело возникает определенное напряжение. Я к этому времени уже достаточно давно знаком с Одином, однако по-прежнему был вынужден то и дело доказывать ему, что и я кое-что стою. Нет, он не тратил слов понапрасну и не пытался со мной объясниться или сделать мне выговор, но каждый раз, когда мы оставались наедине, в воздухе как бы повисал некий неприятный холодок, и я понимал, что вскоре Старик начнет закручивать гайки. Кроме того, у нас начались неприятности на Севере[36]: Народ Гор уже дважды нападал на нас – сперва они заняли нижние склоны той горы, на которой стоял Асгард, и разбили лагерь на плоском скалистом выступе, а затем стали оттуда забрасывать нас огромными камнями из гигантских катапульт.

Это было их первым подобным выступлением. Мы знали, конечно, что жители гор – великолепные строители, что они высекают прямо в скальной породе настоящие дворцы, но нам никогда еще не доводилось видеть созданные ими военные машины и прочие хитроумные механизмы; и они никогда не собирались в столь несметных количествах, чтобы пойти на нас войной. Один, правда, предполагал, что у них, скорее всего, появился новый и весьма воинственный правитель, который, возможно, пребывает в союзе с Гулльвейг-Хейд и рассчитывает стать богом. Беспокойно вел себя и народ Льдов – это с ним часто бывало по весне; на опушку Железного леса с Севера уже прибыло довольно значительное войско. Сверху, из Асгарда, эта армия великанов была похожа на стаю волков, кружащих возле добычи и настороженно выжидающих удобного момента, чтобы напасть. Но Один понимал, что народ Льдов куда опасней, чем это может показаться. Многие его представители сохранили осколки рунической мудрости, выменянные у предателей-ванов, и мастерски умели менять обличье, частенько странствуя под видом волков, медведей или орлов. Великаны инея, правда, были не столь хорошо организованы, как великаны гор, да и жили они куда меньшими общинами и часто вели междоусобные войны. Но уж если великаны, в конце концов, решили на время забыть о соперничестве друг с другом, как это сделали и асы во время войны с ванами, тогда…

Короче говоря, Один был всем этим весьма озабочен; и хотя ни одной из армий пока не удалось достигнуть стен Небесной цитадели, все же численность наших противников угрожающе росла. Главные военачальники Асгарда – Тор, Тюр и Фрейр – сумели довольно быстро уничтожить катапульты, построенные горными великанами, но враг и не подумал отступать. Во всяком случае, они отступили не так далеко, как мы рассчитывали – всего лишь снова на опушку Железного леса. Там они и оставались, почти полностью скрытые от наших глаз, что заставляло Одина проявлять еще большую осторожность. Для меня, впрочем, этот военно-политический кризис оказался вполне подходящим моментом, ибо теперь-то я как раз и мог продемонстрировать богам все свои достоинства. Требовался только подходящий повод.

И он вскоре представился. Хеймдалль – который благодаря невероятно острому зрению сам себя назначил стражем богов – заметил вдали некого всадника, медленно приближавшегося к Асгарду. Народ Льдов лошадей никогда не использовал – на дальнем Севере лошади попросту не выживают, – а народ Гор в своем хозяйстве лошадей применял, хотя и не особенно часто. Впрочем, этот одинокий всадник опасным отнюдь не выглядел и явно не собирался на нас нападать. Во-первых, он ехал весьма неторопливо, а во-вторых, был одет, как неотесанный крестьянин с Нижних равнин. К тому же он не был ни вооружен, ни обременен какой-либо ношей; и ни его внешний вид, ни его аура не свидетельствовали о присутствии какого-либо волшебства. Да и приближался он к нам по равнине совершенно открыто и явно без опаски.

Эта равнина носила название Идавёлль и в те дни представляла собой бесплодное пустынное поле, по которому разбросаны были обломки оборонительных сооружений асов, оставшиеся там со времен войны асов с ванами. Никто без конкретной цели это поле не пересекал – а если и пересекал, то обычно со злыми намерениями, так что боги все же с подозрением смотрели на этого всадника, уже приближавшегося к Радужному мосту.

Тор, разумеется, хотел сперва нанести удар, а уж потом задавать вопросы.

Тюр, который был еще менее гибок, чем Тор, тоже считал, что прежде нужно нанести удар, а потом… еще один удар. Так оно было бы надежней.