Стивен Эриксон - Память льда. Том 1

Сзади к повозке подъехал всадник, его доспехи позвякивали, пыльный плащ хлопал на ветру, когда он остановил боевого коня. Забрало начищенного шлема оставалось поднятым, так что видна была коротко подстриженная борода с проседью и решительные глаза.

– Меня ты тоже отошлёшь прочь, Мхиби? – проворчал он, пуская коня шагом, чтобы двигаться вровень с повозкой.

– Мхиби? Эта женщина умерла, – ответила та. – Можешь уезжать, Скворец.

Она видела, как малазанец стащил с широких, покрытых шрамами рук перчатки из дублёной кожи, а затем долго смотрел на них, положив на луку седла. Есть в этих руках грубость каменщика, но, однако, и привлекательность. Любая женщина, если только она ещё жива, пожелала бы их прикосновения…

– Хватит глупить, Мхиби. Нам нужен твой совет. Корлат говорит, тебя терзают сны. Ты кричишь о приближающейся угрозе, огромной и смертоносной. Женщина, твой страх пощупать можно – даже сейчас. Я вижу, как мои слова снова разожгли его в твоём взгляде. Опиши свои видения, Мхиби.

Пытаясь побороть болезненное сердцебиение, она грубо, надломленно захохотала.

– Все вы глупцы. Хотите бросить вызов моему врагу? Моему смертельному, всесильному врагу? Хочешь обнажить меч и встать на моё место?

Скворец нахмурился.

– Если это поможет.

– Не нужно. То, что гонится за мной во снах, придёт за всеми нами. О, быть может, мы смягчаем его ужасное лицо, тёмный клобук, неразличимая человеческая фигура, даже ухмылка черепа, которая поражает на миг, но остаётся всё же знакомой – почти приятной. И мы возводим храмы, чтобы приглушить уход в его вечные владения. Мы строим ворота, возводим курганы…

– Твой враг – смерть? – Скворец оглянулся, затем вновь посмотрел ей в глаза. – Это чушь, Мхиби. Мы с тобой оба слишком стары, чтобы бояться смерти.

– Лицом к лицу с Худом! – закричала она. – Вот что я теперь вижу, глупец! Он – маска, за которой скрывается нечто, что ты не в состоянии даже осознать. Я видела! Я знаю, что меня ждёт!

– Значит, ты уже не жаждешь смерти…

– Я тогда ошибалась. Верила в мир духов своего племени. Чувствовала призраков своих предков. Но они – лишь воплощённая память, чувство самости, которое отчаянно удерживает себя одной лишь силой воли. Дрогнет воля – и всё потеряно. Навсегда.

– Забвение столь ужасно, Мхиби?

Она наклонилась вперёд, схватилась за борт повозки скрюченными пальцами так, что ногти вошли в старое дерево.

– По ту сторону ждёт не забвение, невежда! Нет, представь себе место, где толпятся раздробленные воспоминания – память о боли, об отчаянии, – все те эмоции, что глубже всего врезаются в душу. – Она ослабла, откинулась назад, медленно вздохнула и прикрыла глаза. – Любовь улетает, как пепел, Скворец. Даже личность стирается. А то, что от тебя остаётся, обречено на вечность боли и ужаса – поток осколков памяти от каждого – от всех, – кто жил прежде. В своих снах… я стою на краю. Во мне нет силы – моя воля уже выказала себя слабой, недостаточной. Когда я умру… я понимаю, что меня ждёт, что жадно хочет пожрать меня, алчет моей памяти, моей боли. – Мхиби открыла глаза, встретила его взгляд. – Это истинная Бездна, Скворец. Превыше всех легенд и сказаний, это – истинная Бездна. И она живёт сама в себе, поражённая отчаянным голодом.

– Сны могут быть лишь воображаемым воплощением наших собственных страхов, Мхиби, – сказал малазанец. – Ты выдумала справедливое наказание за то, что расцениваешь как поражение дела всей своей жизни.

Её глаза сузились.

– Прочь с глаз моих, – прорычала Мхиби. Отвернулась, надвинула капюшон пониже, отгородилась от внешнего мира – всего, что лежало за пределами вздувшихся, грязных досок дна повозки. Уходи, Скворец, уноси свои острые, как меч, слова, холодную, неприступную броню невежества. Нельзя ответить на всё, что я видела, простым, жестоким утверждением. Я не камень для твоих грубых рук. Узлы во мне крепче твоего зубила.

Твои острые, как меч, слова не рассекут моё сердце.

Я не смею принять твою мудрость. Я не смею…

Ах, Скворец. Сукин ты сын.

…Командир скакал лёгким галопом сквозь клубы пыли, пока не добрался до авангарда малазанской армии. Там он обнаружил Дуджека, по одну сторону военачальника ехала Корлат, а по другую – даруджиец, Крупп, который неловко ёрзал на своём муле, отмахиваясь руками от туч мошкары.

– Истинная чума – сей пагубный гнус! Крупп в отчаянии!

– Скоро поднимется ветер, – проворчал Дуджек. – Мы подходим к холмам.

Корлат подъехала ближе к Скворцу.

– Как она, командир?

Тот поморщился.

– Не лучше. Душа её скорчилась и иссохла так же, как и тело. Выдумала себе такой образ смерти, от которого готова бежать в ужасе.

– Ц-ц-ц… Серебряная Лиса чувствует себя брошенной матерью. Это ведёт к озлобленности. Она больше не рада нашему обществу.

– И она тоже? Это уже, кажется, превращается в состязание воль. Изоляция – последнее, что ей нужно, Корлат.

– В этом – она точное подобие своей матери, как ты только что заметил.

Он тяжело вздохнул, поёрзал в седле. Мысли бросились врассыпную; Скворец устал, нога болела и отказывалась повиноваться. Сон не шёл к нему. Никаких вестей о Паране и «Мостожогах». Магические Пути стали непроходимы. Неизвестно, началась ли осада Капастана или нет, тем более что случилось с городом. Скворец уже начал жалеть, что отослал Чёрных морантов. Армии Дуджека и Бруда быстро шагали в неизвестность; даже великую ворониху Каргу и её родню никто не видел уже больше недели.

Это всё из-за треклятых Путей и болезни, которая их теперь наполняет…

– Опаздывают, – пробормотал Дуджек.

– Лишь немного задерживаются, убеждает всех и каждого Крупп. Вспомните же последнюю доставку. Уже почти стемнело. Всего три коня осталось в первом фургоне, остальных убили, а упряжь отрезали. Четверо акционеров погибли, их души и сбережения рассеялись по всем ветрам преисподней. А госпожа каравана? Почти при смерти. Предзнаменование ясное, друзья мои – Пути поражены. И чем ближе мы подходим к Домину, тем зловонней становится… хм, вонь.

– Но ты утверждаешь, что они вновь прорвутся к нам.

– Именно так, Крупп утверждает и настаивает, Первый Кулак! Тригалльская торговая гильдия чтит свои контракты. Не стоит их недооценивать. Ныне пришёл день доставки припасов. Посему указанные припасы и будут доставлены. И если были благоразумно учтены скромные пожелания Круппа, среди таковых припасов окажутся ящики с наилучшими противомоскитными средствами, какие только способны создать искусные алхимики Даруджистана!

Скворец склонился к Корлат.

– В какой части строя она идёт? – тихо спросил он.

– В самом хвосте, командир…

– Кто-то за ней приглядывает?

Тисте анди покосилась на него и нахмурилась.

– А нужно?

– Откуда мне знать, Худ его бери?! – огрызнулся он. Затем нахмурился. – Прошу прощения, Корлат. Я сам её поищу. – Скворец развернул коня, пустил лёгким галопом.

– У гнева порог низкий, – пробормотал Крупп, глядя вслед командиру. – Но не такой низкий, как Крупп! Все грубые слова пролетают у него над головой безо всякого вреда и теряются в эфире. А те стрелы, что направлены ниже, ах, они лишь отскакивают от Круппова обильного бесстрастия…

– Брюха, ты хотел сказать, – заметил Дуджек, вытирая пыль со лба, затем наклонил и сплюнул на землю.

– Кхм! Равномерно смягчённый Крупп лишь улыбается в ответ на колкости Первого Кулака. Именно в прямолинейной грубости солдат и следует купаться утончённому человеку на марше, в десятках лиг от всякой цивилизации. Вот оно, противоядие от насмешек городских нищих, освежительный бальзам против изысканно-сардонических уколов знати – зачем колоть иголкой, когда можно ударить молотом, а? Крупп глубоко вдыхает – однако не настолько глубоко, чтоб закашляться от пыльной вони природы! – сию простую беседу. Интеллекту следует перестроиться с ловкого придворного танца со всеми его сложными, затейливыми па на дикарскую пляску под громовой топот сапог…

– Худ нас всех побери, – прошептала Корлат Первому Кулаку, – тебе удалось задеть его за живое.

Ответная ухмылка Дуджека выражала глубокое удовлетворение.

Скворец направил коня прочь от колонны, а затем натянул поводья и стал ждать подхода арьергарда. Повсюду были видны рхиви, они шли поодиночке или небольшими группами, несли на плечах свои длинные копья. Загорелые кочевники шагали легко, будто их не коснулись жара и многие лиги, оставшиеся позади. Стадо бхедеринов гнали параллельно с колонной, в трети лиги к северу. В промежутке между ними тёк постоянный поток рхиви, которые либо возвращались от стада, либо направлялись к нему. Иногда в него вплеталась повозка – пустая на пути на север, гружённая тушами при движении на юг.