Райчел Мид - Безмолвная

«Наблюдать и испытывать – это разные вещи. – Ли Вэй гневно указывает на мой пенек. – Каждый день ты сидишь там и судишь всех с безопасного расстояния. Ты считаешь, что раз ты за нами следишь, то нас понимаешь. А ты не понимаешь. Если бы понимала, то никогда бы…»

Он не договаривает, и я делаю это за него:

«Не поднялась выше? Не согласилась получить место, благодаря которому мы с сестрой вышли из той лачуги и заняли положение, которое принесло нам почет и комфорт? Которое позволило мне применять на деле мои таланты? А что плохого в желании сделать свою жизнь лучше?»

Несколько секунд он не отвечает, а потом уточняет:

«А это так и есть, Фэй? Твоя жизнь стала лучше?»

Я вспоминаю вольготные летние дни, когда мы вместе с ним лежали в траве, сцепив пальцы, и говорили о будущем. В те дни я просто была у художников на посылках. Мой статус изменился тогда, когда меня сделали подмастерьем, и из шахтерской дочери я превратилась в наследницу Старейшины Чэня. Незадолго до этого умерли мои родители, мы с Чжан Цзин жили в крошечном ветхом домишке и получали скудные крохи еды. Старейшины так жаждали заполучить мой талант, что взяли и Чжан Цзин, хотя ее способности уступали моим. Этот шаг принес мне все, о чем я только могла мечтать, за одним исключением: художники вступают в брак только с художниками.

«Твоя жизнь стала лучше?» – снова спрашивает Ли Вэй.

«В основном – да, – говорю я наконец, ненавидя себя за боль, вспыхивающую в его взгляде. – Но что нам было делать? Ты прекрасно знаешь, что я должна была воспользоваться тем шансом. А он потребовал жертв. Такова жизнь, Ли Вэй. Так всегда было».

«Значит, пора что-то менять!» – бросает он мне.

Он отходит от меня как раз вовремя: из главного хода шахты на обед начинают выходить шахтеры. Я наблюдаю за ним, пока толпа не проглатывает его, и пытаюсь понять, что именно, по его мнению, следует изменить. Ту систему, которая не выпускает Бао и всех остальных из шахт? Или ту, которая разлучила нас с Ли Вэем? Немного подумав, я понимаю, что это одна и та же система.

Когда шахтеры рассаживаются группами и начинают есть и разговаривать, я сную вокруг них, держась как можно незаметнее, пытаясь следить за разговорами и собрать как можно больше информации… и стараясь не думать о том, что сказал Ли Вэй. В такие оживленные моменты наше наблюдение-без-вмешательства становится наиболее важным.

Вернувшись к своему пеньку, я изумленно застываю на месте, обнаружив, что кто-то поработал над ним ножом. То, что недавно было плоской выгоревшей на солнце поверхностью, теперь украшено узором из хризантем… по-настоящему поразительным. В нашей школе резьбе почти не уделяют внимания, но мой взгляд художника невольно отмечает то умение и точность, с которыми передан каждый лепесток этого королевского цветка – цветка, который я видела только в книгах. Эти хризантемы прекрасны, а то, что их создали в столь короткий промежуток времени, делает их еще более удивительными.

Я вздыхаю, догадываясь, откуда они появились. Пока мы с Ли Вэем росли рядом, мы просили друг у друга прощения, обмениваясь подарками. Мои имели форму рисунков, грубо исполненных с помощью тех природных ресурсов, которые мне удавалось разыскать. А его неизменно были резьбой по дереву. Был только один раз, когда такой обмен не состоялся: в тот день я сказала ему, что становлюсь подмастерьем и никогда не смогу выйти за него замуж. В тот день мы поругались, а позже я нарисовала на наружной стороне его двери хризантему, как приглашение помириться. В ответ я так ничего и не получила.

Теперь я прикасаюсь к этим резным хризантемам, изумляясь тому, насколько развились его способности за эти два года. Горьковато-сладкие воспоминания какое-то время не отпускают меня, но потом я неохотно их прогоняю и продолжаю мои наблюдения.

Вечером, когда мы с Чжан Цзин возвращаемся в школу, я не перестаю думать о Ли Вэе и его отце. При виде нее я тут же вспоминаю Бао: ведь они оба отчаянно пытаются скрыть свою слепоту от всего поселка. Сколько здесь еще таких, как они? Сколько других людей медленно погружается в темноту?

Когда мы начинаем вечернюю работу над отчетом о событиях этого дня, мне трудно сохранять концентрацию. Мысли разбегаются, мешая изображать нужные эпизоды. Проходящий по классу Наставник Чэнь это замечает.

«Опять грезишь, Фэй? – спрашивает он довольно добродушно. – Воображаешь прекрасные цвета и чудеса, которые предпочла бы писать?»

«Да, – вру я, не желая делиться с ним своими мыслями. – Извините, Наставник. Это непростительно».

«Разум, способный ценить и создавать прекрасные образы, это никоим образом не недостаток, – говорит он. – Но, к несчастью, здесь это свойство не востребовано. Такую уж судьбу нам даровали».

В ответ я кланяюсь.

«Я не лягу, пока эта вещь не станет безупречной».

Когда я наконец прихожу в нашу спальню, остальные девушки уже спят. Только устроившись в кровати, я вспоминаю, что так и не улучила момента, чтобы подойти и проверить работу Чжан Цзин. К тому моменту, когда я закончила свою, я настолько устала, что, наверное, ничем бы ей и не смогла помочь. Утром нам еще предстоит работа над отчетом, так что я мысленно обещаю себе проверить ее часть. Сон быстро меня затягивает, но покоя я не нахожу.

Мне снится, что я иду по полю розовых орхидей – таких, какие я себе вообразила днем. Они превращаются в хризантемы, и роскошь их лепестков пьянит, заставляя меня нежно гладить их пальцами. Вскоре я обнаруживаю, что выхожу с цветочного поля на дорогу, которая идет вдоль обрыва. Она приводит меня к доставочной дороге, где этим утром собиралась толпа. Она снова здесь: все ждут каких-то важных новостей. Только на этот раз на ящике стою я: это мне придется сообщить остальным жителям деревни жуткое известие. Мои руки быстро двигаются, передавая необходимое, и я еле успеваю осознать, что именно им говорю. Понимаю только, что нас ждет мрачное будущее без всякой надежды. Закончив, я нахожу в себе мужество посмотреть на лица собравшихся, и увиденное заставляет меня вскрикнуть.

Все устремили на меня пустые глаза, закрытые бельмами. И хотя все лица повернуты ко мне, они явно меня не видят. Все вокруг меня слепы. Только мне сохранили способность видеть. Отчаяние наполняет лица собравшихся жителей, и они одновременно открывают рты.

Дальше происходит нечто такое, с чем я никогда раньше не сталкивалась: ощущение, похожее на вибрацию, и в то же время нечто еще. Кажется, будто оно попадает в ту часть моего мозга, о существовании которой я даже не подозревала. У меня нет слов, чтобы это передать, я не в состоянии как-то выразить то, что испытываю. Жители поселка открывают рты еще шире, и странное ощущение становится сильнее, пульсирует у меня в ушах. У меня начинает болеть голова. А потом они все одновременно закрывают рты. Странное ощущение моментально исчезает, и все успокаивается. Я ощущаю тянущее чувство в груди, словно пытаюсь достать до чего-то очень далекого.

А потом у меня в глазах становится черно.

Я чувствую панический страх, пока до меня не доходит, что я всего лишь проснулась и открыла глаза в девичьей спальне жилой части. Я сажусь на кровати, жадно ловя ртом воздух, осматриваясь вокруг и дожидаясь, чтобы глаза привыкли к темноте. Слабый свет луны пробивается сквозь оконные жалюзи, так что спустя какое-то время мне уже удается различить все, что меня окружает. Чжан Цзин мирно спит на кровати, стоящей рядом с моей, и остальные девушки тоже спят.

Однако что-то все-таки изменилось. Нечто странное тревожит мои чувства, пока я вглядываюсь в темную комнату. Я снова это испытываю: то же ощущение, что и во сне, нечто напоминающее вибрацию, но вибрацией не являющееся. Разница в том, что оно менее сильное. От него голове не больно, и оно непостоянное: то появляется, то исчезает. Глядя на Чжан Цзин, я замечаю, что оно, похоже, совпадает по времени с ее дыханием. Некоторое время я смотрю на сестру, пытаясь понять, что именно происходит.

Я не нахожу никаких объяснений – есть только назойливая мысль, что я переутомилась. В конце концов я снова ложусь и натягиваю на голову одеяло, чтобы закрыться от лунного света. Незнакомое ощущение становится слабее. По наитию я поднимаю подушку и кладу ее себе на голову, закрывая ухо. Ощущение уменьшается настолько, что мне удается его игнорировать и заснуть. На этот раз снов я не вижу.

Наступает утро, и нас будят, как обычно, – пришедшие в коридор слуги вращают ворот, присоединенный к устройству, которое заставляет трястись изголовья наших кроватей. Вот только сегодня что-то изменилось. Привычные колебания сопровождаются тем же странным ощущением, которое меня потрясает. Оно по-прежнему осталось со мной! Когда рама моей кровати ударяется о стену, то, что я воспринимаю, обретает новое качество. Оно резкое и отрывистое, в отличие от того долгого, растянутого явления, которое возникало, когда толпа открывала рты. Я опускаюсь на колени, осматривая сотрясающуюся раму и пытаясь понять, как она создает тот, другой эффект. Чжан Цзин похлопывает меня по плечу, и я вздрагиваю от неожиданности.