Роман Злотников - Орел расправляет крылья

– Пап, – отлепившись от брата, подскочила ко мне Ольга, – а ты мне сегодня будешь сказку рассказывать? Ты же приехал!

Ванька, повернул голову и, улыбаясь, посмотрел на меня. Ну да, все сказки начались именно с него. Черт, как же я люблю свою семью…

Мой старшенький покинул Александровскую слободу через месяц. Одновременно со мной. Вот только он двинулся на восток, а я на запад, в Белкинскую вотчину. Ибо мне предстояло сделать то, что я уже давно собирался. А именно – учредить «Царево медицинское обчество». Так как все медицинские кафедры во всех шести университетах и академиях нынче занимали исключительно мои подданные, а число государевых лечебниц в стране достигло сорока, я решил, что пора делиться… Нет, не знаниями. Всего лишь информацией. Знания – это то, по поводу чего ты знаешь, что с ним делать, с чем ты можешь работать. А что делать с тем, что я собирался изложить собравшимся в Белкинской вотчине профессионалам, я даже не представлял. Ну кроме самих общих правил – соблюдения гигиены, диеты, ухода за полостью рта и так далее…

И время, и место, как могло показаться на первый взгляд, были выбраны не слишком удачно. Дело в том, что университет в Москве разросся настолько, что потребовалось существенно расширять площади. И сейчас под Москвой, у сельца Пехрово, на месте которого в мое время вырос город Балашиха, возводились новые здания университета. Поскольку я припомнил кое-что из своего времени и решил, что не хрен держать в большом городе всю эту склонную к вольностям, а то и бунтам молодежь. Эвон в Париже Сорбонна то и дело волнуется, а в тысяча девятьсот шестьдесят восьмом настоящие уличные бои были. Ну в Афинах так вообще каждую зиму студенты бунтуют… ну бунтовали перед моим, так сказать, отбытием сюда… Так что пусть себе где в сторонке обитают. Вон в Англии Кембридж и Оксфорд – в стороне от Лондона, и никаких студенческих бунтов не было… вроде бы. Во всяком случае, я о них ничего не слышал.

Так вот, там для нового медицинского факультета возводилось здоровенное здание, в коем помимо аудиторий и лабораторий должен был быть устроен обширный зал на четыре сотни мест. А само строительство вступило уже в завершающую фазу. И по идее что бы не подождать еще годик и не подгадать учреждение обчества как раз именно к моменту его открытия? Чтоб будущие дохтура гордились тем, что, мол, здесь, в этих стенах, и состоялось учреждение того самого великого и всемирно известного… Но я решил – нет.

Во-первых, в Белкино чужих глаз поменее. В том, что вся изложенная мною информация довольно скоро распространится по всей Европе, у меня сомнений не было. Сам же делал все, чтобы включить страну в эту общеевропейскую систему обмена информацией… Но на кой черт еще и ускорять этот процесс? Пусть мои лекари успеют ее переварить, осмыслить, провести эксперименты и получить, так сказать, европейский, что в этом времени почти автоматически означает и мировой, приоритет. Мне же потом приглашение зарубежных научных светил дешевле обойдется. Всем будет лестно поработать в стране с такой научной школой.

И, во-вторых, не хрен тянуть. Мне уже не так мало лет. Могу завтра и не проснуться… Я вообще в последнее время начал задумываться о смерти. Подводить, так сказать, итоги жизни. Полезное, между прочим, занятие. А то в пять лет ты мечтаешь стать моряком или космонавтом, в двенадцать – звездой футбола или, на худой конец, автомобильным дилером, в семнадцать уверен, что точно будешь великой сверх-супер-мега-поп-звездой или в самом крайнем случае сверхуспешным брокером, а к сорока… вполне нормально чувствуешь себя менеджером по продажам в обувном магазине или установщиком пластиковых окон. А почему так-то? Неужто ты действительно не способен на большее? Или просто устал искать свое настоящее место в жизни и окончательно сдался…

Так вот, когда я начал задумываться об итогах, то меня резануло острое чувство. Такое бритвенно острое сожаление от того, как много я еще не успел... и как мало времени мне осталось! И я решил не терять его попусту, подгадывая то, что нужно успеть, к различным поводам и событиям. Есть информация, которая поможет моей стране, и теперь уже, слава богу, есть те, кто будет и, главное, сможет в ней разобраться. А также есть давно уже известное всем Белкино, в коем есть пустующие, вследствие того что школьные отроки сейчас все в летних путешествиях, спальни на две тысячи мест и несколько залов, каждый из которых способен вместить три с половиной сотни человек. Чего более надобно-то? С каждой государевой лечебницы вызываем по пяти дохтуров, ну чтобы увеличить охват, да с сотню аптекарей, да профессура… И того довольно.

Обчество учредилось помпезно. Был и доклад, коий сделал Кузьма Полторанин, ныне возглавлявший самую ближнюю к Кремлю Китайгородскую цареву лечебницу, сейчас активно перестраиваемую. Были и выборы совета, главой коего единодушно предложили быть мне. Было и мое объявление о том, что следующий «симпосий» сего обчества, коий состоится через пять лет, я беру на свой кошт. Ну а уж потом, господа дохтура, – сами-сами. И «симпосий» тот должен быть не просто так, посидеть да друзей по учебе повидать, а чтоб было чем поделиться с ими, друзьями да по ремеслу собратьями, полезным, чего сам достиг. Ну хотя бы по одному такому докладу – от каждой царевой лечебницы. Я же обещаюсь все такие полезные доклады собрать, да издать, да потом получившуюся книжицу по всем больницам и медицинским кафедрам разослать. Чтобы и остальные, кого на «симпосии» не было, не токмо рассказы тех, кто побывал, слушали, но и сами о том, о чем здесь разговоры велись, ведали бы… А потом вздохнул и кивнул служкам, кои разносили по рядам пачки бумажных листов и только что запущенные в производство карандаши…

– Ведомо мне стало, – начал я уже давно написанное и с тех пор, вероятно, раз сорок переписанное, кое я за это время выучил совершенно наизусть, – что причиной множества болезней служат твари мелкие, глазу человеческому неразличимые и токмо в мелкоскоп видимые. Да и то не все и не в каждый. Можа, даже тот мелкоскоп, в коий некоторые из них различить можно, и не придуман покамест вовсе… – Я сделал короткую паузу и бросил взгляд в зал.

Они писали. Все. Еще пару минут назад они сидели в этом зале довольно вальяжно, почитая себя профессионалами, знающими то, что другим неведомо, а о кое о чем эти другие даже и догадаться не могут, а сейчас они писали. Нервно водя по бумаге, рвя ее, ломая грифель, шипя и нервно подзывая служку с требованием срочно, бегом, притащить новый.

– Множество таких тварей живет и на человеке, на коже его и глазах, и под ногтями, да и внутрях его – во рту, желудке и иных органах. А тако же и снаружи – на земле, камнях, одежде, в реке и пруду, в навозе, коий образуется…