Юрий Никитин - Трое из Леса

Таргитай поднял голос до крика. Не песня уже — вопль того скрытого, но главного, что живет в человеке. Человек или то, что называем человеком, всю жизнь подавляет это главное, ибо хотя с огненной каплей крови Рода жить достойнее, но без нее легче, проще. Все существа стараются жить проще и легче: звери, птицы, рыбы, насекомые… Человек тоже, но тогда уподобляется этим неразумным тварям, а так нельзя! Он, человек, выше всех творений Рода! Род создал человека себе на смену!

По их изменившимся лицам понял, что свою нестерпимую боль сумел перебросить в их сердца, души — сейчас воспламенившиеся частички Рода жгли души. Киммеры начали вскакивать, другие застыли в агонии, но все смотрели в глаза Таргитаю.

— Вы — люди, — повторял он снова. — Кто заставил забыть? Вы — дети Солнца. Вы, которым дан весь мир, все радости богов, почему взяли только простейшие радости лесного зверя? Пусть степного? Великий Поход! Слава Великому Походу — Походу за человека в человеке, против зверя в человеке!.. Впереди самая жестокая из битв… зато самая достойная!

В зале стояла гробовая тишина. Даже Мрак и Олег не двигались за спиной Таргитая. Он переступил с ноги на ногу, чувствуя страшную опустошенность.

— Все… Это была моя хвалебная песнь Великому Походу.

Скрипнуло кресло под грузным телом. Каган повертел шеей из стороны в сторону, словно чувствуя петлю, сказал медленно:

— Ты… ты лучший певец… из всех на белом свете.

К нему приблизился полководец, быстро и горячо прошептал на ухо. Глаза его горели недобро. Каган проследил за его взглядом, — у дальних дверей появились степняки в полном вооружении. Каган отрицательно качнул головой, громко сказал:

— Жалуем халатами и цепями… Но этого мало для такого певца. Разрешаем остаться! Вместе закончим пир, вместе принесем жертву огненной Табити.

Таргитай вскрикнул поспешно:

— Только все трое!.. Мы черпаем силу друг в друге.

Каган оглядел внимательно, проговорил:

— Не слышал о таких народах. Что ж, вы сами захотели.

Внесли широкую дубовую скамью со спинкой. Мрак быстро приподнял край, поморщился — тяжела, не повертишь над головой. Каган усмехнулся, уступая место любимцам богов — певцам. За другим столом потеснились, тут же начали пить и есть, но лица оставались серьезными, словно за столом остались одни тела, а души что-то искали в неведомых краях.

Стол перед неврами очистили, объедки смели под ноги, пустые амфоры заменили полными. Принесли серебряную посуду, зажаренную дичь на золотых блюдах. Таргитай все время ощущал на себе гнетущий взгляд кагана.

— Погуляем напоследок, — сказал Мрак с тяжелым удовлетворением. — Тарх, ты сделал больше, чем убил кагана… Ты его напугал.

Олег быстро грыз куропатку, проговорил торопливо и деловито:

— М-м-м-м… Повара пленные, готовят неплохо… Ешьте-ешьте. Каган не зарежет при всех. Считается, короед, с мнением. Хотя какое, к черту, мнение? Через часок, когда перепьются, нас тихонько отведут в заднюю комнату и перережут глотки…

Мрак ел так, что стоял сплошной хруст переламываемых костей.

— Олег, киммеры подменили твое заячье сердце?

— Мрак, я не думал, что вообще можно перепугать кагана.

Лапка куропатки выпала из похолодевших пальцев Таргитая.

— Прирежут? За что?

— За красивые глаза, — буркнул Мрак с набитым ртом. — Олег, он все еще не понимает!

— С певцами так, — невнятно ответил Олег. Он ел быстро, кости не разбрасывал, а складывал в кучку на середине стола, что росла очень быстро. — Сами не ведают, что творят. Оправдываются: я не я и лошадь не моя. Мол, это не я пел, а что-то внутри меня пело!

— Бьют не за что-то, а кого-то, — хмыкнул Мрак. — Эх, Тарх… Славным ты был парнем… на этом свете. Ешь, дурень! Ящер не накормит, сам сожрет.

Челюсти Таргитая застыли. Мрак звучно хрустел косточками перепелок, огрызки выплевывал на стол, стараясь разрушить башню, что возводил волхв.

В двух десятках шагов возвышался дубовый помост. В середке возвышался, воткнутый железной рукоятью между бревен, самый чудесный меч, какой только невры видели! С длинным узким лезвием, хищный, победно и весело блестит ярким оранжевым светом. Меч — единственное, чему поклонялись свирепые киммеры. Меч самого бога войны, который подарил его тем, кто своими победами больше всего прославил его имя!

Снова три ряда воинов стояли вокруг. Не пили, не ели, смотрели зло. Руки были на мечах, глаза бегали по пирующим.

— Ешь, — шепнул Мрак строго. — Смотри на Олега! Раздулся, как паук, а по ковриге за щеку мечет. Второго кабана начал. Видать, решил разорить кагана.

— Это у меня нервное, — пробурчал Олег невнятно.

Донесся далекий шум, словно от приближающегося стада. В далеком проломе под Котлом задвигались веревки, подвесные доски, железные рычаги, цепи. Вниз опустилась огромная сеть из железных колец. С площади ее зацепили крюками, оттащили, пока не исчезла по ту сторону пролома.

Олег опустил глаза, Мрак хмуро прихлебывал вино, а Таргитай растерянно вертел головой. Очень медленно канаты натянулись, задрожали. Сеть начала подниматься. Она была заполнена белыми телами, похожими на крупных рыб, но это были не рыбы — люди!

Двое киммеров подняли головы, кто-то закричал пьяным голосом хвалу Табити. Другие молчали, были в том мире, куда занес голос певца. Каган захлопал в ладоши, хохотал, но глаза оставались встревоженными. Вторя ему, орал и стучал по столу рукоятью ножа его полководец.

Работники, постанывая от усилий, подняли сеть с чудовищной добычей над Котлом. У Таргитая замерло сердце. Заскрипели блоки, колья, посыпалась мелкая каменная крошка. Сеть задвигалась, отползла в сторону.

— Зачем? — спросил Таргитай шепотом.

— Дурень, — ответил Мрак с отвращением. — Тебе хоть кол на голове теши, хоть орехи коли…

Олег сидел с закрытыми глазами, лицо было серым. Над краем Котла возникли голые руки. Они держали пузатую амфору с длинным, как журавлиная шея, узким горлом. Почти сразу рядом появились другие амфоры, в Котел полились струи масла.

Мрак покосился по сторонам, сказал все с тем же угрюмым весельем:

— Торопятся… Спешат перебить силу твоих песен! Не думал я, что в тебе столько мощи.

Возле Котла возникла суета. Амфоры уже не опорожняли через узкие горлышки, а спешно били о толстый железный край, роняли черепки в Котел. В сети поднялся плач, люди раскачивали сеть, путались в крупных ячейках, им выворачивало руки, ноги, трещали кости.

К Котлу бегом бросились жрецы, в руках полыхали смоляные факелы. Иные бросили факелы с разбега, так торопились поджечь, другие сперва уложили связки бересты, та запылала сразу — взметнулось багровое коптящее пламя. Сухие поленья занялись почти сразу, огонь взыграл, пошел лизать толстые бревна, похожие содранной корой на обглоданные кости великанов.