Юрий Никитин - Придон

Многие сумели, карабкаясь друг на друга, добраться даже до третьего этажа, где шла вокруг всего здания широкая терраса.

Антланец ударился в поврежденную створку всем телом, проломил наполовину разрубленные толстые доски, рядом с разбегу шарахнулись десятки грузных тел, обе створки ворот, все еще сцепленные засовом, качнулись и повалились на пол, сорванные с петель.

– Победа!

С громовым ревом песиглавцы и ополченцы ринулись вовнутрь, сшиблись с артанскими богатырями. Антланец рубился, как осатаневший, как бы ни было вокруг тесно, он сразу же очищал место, перешагивал через трупы и двигался дальше. Он чувствовал тяжелые удары, теплая струйка текла со лба, сильно кололо в боку, сердце стучало часто, задыхалось, а жар разламывал череп.

К счастью, во дворец одновременно ворвались через окна, с грозными кличами прыгали вниз, сбегали по лестницам, бросались в самую гущу сражения. В узких местах трупы загораживали путь, приходилось разбирать завалы, снова и снова бросались на измученных и забрызганных кровью артан, что сражались молча, не отступая ни на шаг, сражались яростно, умело, никто не просил пощады, умирали стойко, дрались даже пронзенные мечами, дрались умирая, уже в последней смертной судороге стараясь ухватить врага и увлечь его с собой на пол.

Солнце опустилось, багровое зарево на полнеба медленно угасало. Яркие насыщенные краски тускнели, алая кровь заката покрывалась коричневой корочкой струпьев, в разломы лишь изредка полыхало пурпуром, но закат все еще держался, не угасал, напротив – начал разгораться ярче.

Итания как завороженная смотрела на краснеющее небо, потом багровость сменилась пурпуром, закатная заря стала выглядеть устрашающе прекрасной, зловещей. Итания зябко повела плечами, вскрикнула:

– Придон!.. Придон, это что?

За спиной раздались шаги, на плечи легли огромные горячие ладони. Теплое дыхание коснулось шеи, и ласковые губы тронули ее ухо.

– Они пришли. Это горит город.

Она ахнула:

– А стена?.. Прошли?

– Да.

– Поверить не могу, – прошептала она. – Откуда нашлась сила… Кто их ведет?

Он ласково поцеловал в шею.

– Известно, хотя сам герой о себе молчит, все время выставляет вперед своих полководцев. Скромничает…

– Какой он?

– Единственный, – сказал Придон с заминкой, – на кого мне не хотелось бы поднимать топор или меч. Слишком чист и светел… Но если даже он взял оружие, то…

– Что?

Он ответил тихо и невесело:

– То мы не правы.

Молча смотрели на разгорающееся зловещее зарево. Уже треть неба окрасилась багровым, звезды неохотно гасли под натиском земного огня.

– Если вы сойдетесь в бою… – произнесла она медленно.

– …я убью его, – закончил он. – Стыдно сказать, но я… несокрушим. И, увы, бессмертен.

Она вздрогнула:

– Но почему стыдно?

– Не знаю, – ответил он несчастным голосом. – Всегда мечтал о таком. Завидовал бессмертным богам! А сейчас гложет.

Она посматривала на него недоверчиво, раньше загорался при малейшей возможности схватки, не мог спокойно слышать зов боевой трубы, но сейчас лишь мазнул взлядом по страшному ширящемуся зареву, повернулся и с глубокой нежностью смотрел в ее лицо.

– Итания, – голос его звучал грустно, – я стал героем, когда был не сильнее, скажем, Аснерда или Скилла. Это не хвастовство, я в самом деле сделал то, чего не мог до меня никто: отыскал меч Хорса, а его искали тысячу лет!.. Но потом…

– Что случилось потом?

– Я стал бессмертным, – ответил он просто. – Ты знаешь, как я пытался и что именно пытался, и знаешь, что получалось… Теперь же никто не сможет меня даже поцарапать! Хоть с мечом Хорса в руке, хоть без него, ибо его частица уже во мне, я чувствую эту огненную мощь. Я сейчас сильнее всех богов, о которых рассказывают жрецы… Но как я стану сражаться, зная, что никакой противник не выстоит? Я артанин, Итания.

Грохот приближался, рос, начал сотрясать стены дворца. Итания расширенными глазами смотрела на Придона. Он стоял у окна, оранжевое зарево бросало на него недобрый отсвет, она видела только темный силуэт.

– Придон, – позвала она дрожащим голосом. – Придон!

Он не поворачивался, она подошла и легко положила ладонь на его твердое плечо. Показалось, что пальцы лежат на округлом валуне. Он обернулся, она отшатнулась в безмерном удивлении. Он улыбался широко и открыто.

– Я жил! – выдохнул он с жаром. – Я прошел огонь и воду, был в горах и в лесах, дрался с дивами и богами!.. Я любил и люблю безумно самую прекрасную женщину на свете… А что может быть выше?

Она вскрикнула:

– Придон!.. Я ничего не понимаю! О чем ты думаешь?

Его рука медленно потащила из ножен меч, мышцы красиво вздулись, он снова стоял перед ней молодой, красивый и беспечный, как в тот первый день. Зал осветился неземным огнем.

На стене появилась гигантская черная фигура, зловеще сдвинулась, страшная и угловатая. Итания замерла, это не ее привычная тень, что таскается за нею всюду, а если вблизи два светильника или больше, то и теней больше, серых и невыразительных. Свет выжег все тени, уже ни стол, ни металлические или мраморные статуи не отбрасывают в этом звездном огне тени, только от ног Придона тень протянулась через зал и застыла на дальней стене, угольно-черная, поглощающая все, даже камни.

Итания вскрикнула в ужасе:

– Придон!.. Что ты задумал?

– Итания, – сказал он любяще. В его глазах влажно заблистало. – Я был не прав… Я обижал, я думал только о себе, полагая, что о тебе! Я был не прав… и в другом, во многом, но теперь уже поздно. Но я – жил. Итания, я так люблю тебя… Я так люблю… Теперь даже в песнях не смог бы, как безмерно!..

Голос его прервался, в нем было столько любви и нежности, что Итания не выдержала, заплакала, бросилась ему на грудь. Он обнял ее одной рукой, другой не выпускал меч. В его глазах заблестели слезы, тяжелый квадратный подбородок вздрогнул. От них двоих во все стороны шел радостный чистейший свет, настоящий, свет первого дня, что заблистал раньше солнца и звезд.

– Что ты задумал? – спросила она беспомощно.

Он отпустил ее и как завороженный пошел к стене, не отводя от стены взгляда. Тень укорачивалась, уменьшалась, а когда он стал напротив стены, тень была уже почти его размеров. Итания неслышно шла рядом и потому услышала, как Придон произнес тихо, однако она уловила в его могучем голосе обвинение и печаль:

– Азазель, ты все знал…

Он повернулся, поцеловал ее крепко-крепко, до боли, она задохнулась, на ее губах солоноватая горечь его слез смешалась с ее слезами, а он молниеносно развернулся, меч превратился в широкий блистающий веер белого пламени.