Леонард Карпентер - Проклятое золото

— Я уже тебе сказал, старик, что нам нужна провизия, и как можно больше. Мука, овощи, птица, скот. Короче говоря, все, что у вас есть, — добавил он со смешком.

Старый слуга, казалось, его не слышал:

— Увы, увы, мы очень бедны… Конечно, мы поделимся с вами: тарелка супа, кусок хлеба — чем богаты, тем и рады…

Тамсин услышала резко прозвучавший голос матери:

— Хиггин, отдай им все, что они захотят.

— Да, да, я понял, приказ короля. — Он перевел взгляд со своей хозяйки на всадника со знаменем и повторил: — Я понял, только хочу спросить, сколько вы нам за это заплатите?

Чернобородый расхохотался:

— Ну и насмешил! Неужели ты, старый дурень, думаешь, что вашему королю не все равно, если мы даже оберем вас дочиста? Он сидит там, в своем дворце в Саргоссе, и ему важно только одно: чтобы мы помогли ему в войне с южанами.

— Да уж, впутался он в историю с этой Коринфией! — хмыкнул один из наемников.

— Но зато какая у него гостеприимная страна! — вскричал другой. — Они здесь не прячут своих женщин!

Немедийцы разразились оглушительным смехом. Мать бросила испуганный взгляд в сторону дуба, где пряталась дочка, и глаза их на миг встретились. Тогда женщина повернулась и что есть сил бросилась бежать к лесу. Всадники с гиканьем и улюлюканьем неслись ей вдогонку. Воины не стали объезжать стоящих у них на дороге Хиггина и Веллу — они направили коней прямо на них! Тамсин с изумлением смотрела на то место, где только что стояли старики: еще секунду назад она их видела, а теперь они пропали. В клубах пыли, поднятых лошадиными копытами, можно было разобрать лишь, что на земле лежит некое подобие груды тряпья.

Один за другим немедийцы начали возвращаться из леса, ведя коней в поводу. Они перерубили собак и принялись таскать из дома и амбара мешки и складывать их на телегу. Свернули головы всем курам и бросили их туда же. Потом вывели из сарая корову и вола. Вола они впрягли в телегу, а корову привязали к ней сзади.

Вдруг один из наемников крикнул что-то на незнакомом языке, и все воины стали садиться на коней. Тамсин увидела, что к ферме бежит ее папа с мотыгой в руках. Тамсин успокоилась: папа прогонит плохих людей и все опять будет хорошо. Она даже приподняла Нингу повыше, чтобы та тоже могла видеть, как это произойдет.

Когда папа добежал до фермы и увидел, что там делается, лицо его исказилось и он стал кричать на всадников, только Тамсин даже не могла разобрать, что он кричит. А потом он бросился на них с поднятой мотыгой. Тогда вперед выехал чернобородый, у которого в руках опять был флаг, и этим флагом — оказалось, что на самом деле это копье с привязанным к нему полотнищем, — он проткнул папу насквозь! Папа взревел, как бык, и упал на бок. Желтая ткань скомкалась у него на груди и почти сразу начала краснеть.

Это было так ужасно, что Тамсин вскрикнула, но никто ее не услышал потому что лошадь чернобородого как раз в этот момент громко заржала, а всадники принялись кричать и радоваться. Тогда Тамсин поняла, что надо сидеть тихо, иначе ее могут найти и тоже убить. Не слезая с лошади, чернобородый выдернул флаг-копье из папы и встряхнул им, чтобы расправить, потому что оно немного намокло от папиной крови.

После этого немедийцы опять слезли с коней и опять стали носить из дома мешки и разные вещи и складывать их на телегу. Кончив ходить взад-вперед, они принесли из печки тлеющие головни и разбросали их по соломенным крышам дома, сарая, амбара и курятника. Крыши сразу же начали дымиться, а наемники все время смеялись. В руках у них были бутылки папиного вина. Один из них поднял свою бутылку вверх и закричал:

— Пью за короля Тифаса и его щедрых подданных!

Всадники поехали прочь, продолжая смеяться, а соломенные крыши уже пылали вовсю и проваливались внутрь. Тамсин прижала лицо куклы к груди, чтобы та не могла этого видеть.

— Пошевеливайтесь, бездельники! — раздался сверху голос стражника. — Даром вас кормить никто не собирается!

Карьер — довольно обширная и очень глубокая открытая выработка — зиял, как гигантская могила под холодным северным небом. Обрывистые стены карьера были сложены хрупким слоистым сланцем, и сам он имел неправильную форму — результат частых обвалов. Обвалы эти представляли собой постоянную и неизбежную опасность для работающих внизу каторжников. Даже когда они по ходу дела специально обрушивали породу, иногда не обходилось без жертв: трудно было предвидеть все случайности. Впрочем, поскольку в карьере работали осужденные преступники, бритунийских властей ничуть не волновало, сколько из них покалечится, а сколько лишится жизни. Золото, которое здесь добывали, стоило сотен, а то и тысяч таких жизней.

— Конан, ты зачем роешь в ту сторону? Того и гляди, все обрушится! Здесь уже давно надо ставить дополнительные опоры. Ты что, совсем рехнулся? Порода-то ведь рыхлая, сама держаться не будет, — раздался предостерегающий голос Тжая, товарища Конана по несчастью. Тжай пришел в Бритунию из горной страны, расположенной на юго-востоке, страна эта находилась гак далеко от Бритунии, что Конан просто не мог себе представить, как его новому приятелю удалось проделать весь этот путь. Тжай думал найти в Сар-госсе счастье и богатство, а нашел горе.

Конан и Тжай сразу подружились. Объединило их в первую очередь то, что оба они были здесь чужими и, кроме того, происходили из относительно диких племен. Остальные же были просто городским отребьем: бандиты и воры, по которым давно уже плакала петля.

Конан не знал, где именно находится карьер, куда он так неудачно попал. В Саргоссе его арестовали и посадили в тюрьму. Там он пробыл совсем мало. Буквально на второй же день явились стражники, и один из них бросил ему в лицо порошок белого лотоса. От этого Конан не только ослеп на время, но и потерял способность двигаться. Все его чувства были притуплены, и он находился в состоянии какого-то полусонного оцепенения.

Ему смутно представлялось, что его заковали в цепи еще с десятком таких же, как он, бедолаг, а потом долго-долго везли в чем-то деревянном и закрытом со всех сторон. То ли это был трюм, то ли какая-то повозка… Конан не мог сейчас вспомнить даже этого. У него было ощущение, что карьер находится на севере Бритунии, и остальные каторжники были того же мнения, но где именно, знали не больше Конана.

Конана особенно мучило то, что один раз во время этого бесконечного путешествия он более или менее пришел в себя, когда его стали привязывать к спине мула (они должны были перебираться по горным тропам через какой-то хребет), и у него не хватило ни физических сил, ни воли, чтобы заставить себя попытаться сбежать. Вместо этого в его одурманенном мозгу мелькнула мысль, что, может, оно и неплохо узнать, где находится знаменитый «золотой» карьер, что, может, это ему когда-нибудь пригодится… В конце-то концов, карьер ведь не тюрьма, хотя ему уже приходилось убегать и из тюрем. Но из карьера он уж всяко убежит. Если бы он только мог представить себе, что его ожидает…