Сергей Иванов - Пока стоит лес

Забраться внутрь «единорога» Дан не решился: слишком уж ветхим там все выглядело. Мысленно пожелав останкам экипажа вечного покоя и недолгой памяти потомков, он вернулся на свой наблюдательный пункт и огляделся. Но перемен не обнаружил. Похоже, Герд даже не заметил его отсутствия, и такое небрежение показалось Дану обидным, хотя его же самого эта обида насмешила: с каких это пор истинные стали нуждаться в чьем-либо обществе, кроме женского? Всегда мы были одиночками, презирая толпу и стадность, а объединялись только при совпадении интересов…

Погоди, в этом что-то есть! Стадность… стая… Псы! Что с ними-то здесь произошло? Эта растерянность – откуда? Ну, щелкнули по носу – с кем не бывает? В Логове и не такое случалось – и без последствий. Клянусь Горой, там же озверелость всегда на подъеме! Их убиваешь – десятками, а они прут, прут – рожи перекошены, на губах пена…

Эффект толпы, вот что это такое! Но эффект, многократно усиленный Лесом. Как же я этого не видел? Это же очевидно, смотрите! Псы тоже вошли в Лес, пусть на самый примитивный, звериный уровень, – Лес принял их, не смог не принять. И они образовали свою систему, враждебную Лесу, но паразитирующую на нем.

А ведь это зацепка! Почему человек так меняется в толпе? Больше ли – меньше, но меняются все. В чем же дело? Как набор индивидуальностей превращается в безликую массу?

Что же, мысль стоит развить. Итак, сгоняем людей в толпу, и что происходит? Среди множества настроений неминуемо начинает преобладать одно, присущее большинству либо внушенное извне, – мощное, подминающее под себя остальные, задающее РЕЗОНАНСНУЮ эмоцию. Настраиваясь на нее, человек в толпе ощущает прилив энергии, ему легко и радостно поступать в унисон со всеми, не думая и не сомневаясь. Но горе тому, кто попытается бороться за себя! Каждый шаг, каждая мысль будут даваться ему с трудом и болью – многие ли на такое отважатся?

Вот почему Рэй сделал ставку на Псов: их куда легче сплотить в Стаю, они не растеряли первородной стадности, не заиндивидуализировались. И в этом единстве – главная их сила. Но ведь единство можно и нарушить? Кажется, Рэй просчитался, изолировав эту команду Псов от Стаи. Понятно, что он хотел выманить Герда из Леса, но подставился сам. А если попытаться расшатать Стаю через Систему? Но одному мне это дело не поднять. Хотел бы я знать, чем занят сейчас Герд!..

Осторожно Дан вошел в Систему и выстроил в себе крупномасштабную психокарту – все побережье всплыло из тьмы перед его закрытыми глазами. Сейчас его не интересовали Псы – он искал «огоньки» иного рода, искал страдальцев, мучительно и трудно менявших кожу, а затем и плоть, но не уходивших еще дальше в гордый, высокомерный индивидуализм, а пытавшихся, подобно Герду и Дану, понять себя и мир, достичь истины. Их оставалось немного (Рэй и тут постарался себя обезопасить), но они были, и пришла пора собрать их вместе.

Темнело. Как и сутки назад, Герд полулежал в развилке громадного дерева и созерцал, как наползает на скалы густая тень. Ночь не была здесь такой непроглядной, как в глубине Леса, даже звезды начали проступать между несущимися по небу рваными облаками. Но Герд не нуждался уже в этих жалких светильниках, теперь он прекрасно мог ориентироваться и без помощи глаз. Это было странно, но и к этому он успел привыкнуть: одним трюком больше – о чем говорить? Сейчас он мог видеть куда дальше, чем в разгар дня. Стоило чуть сконцентрироваться, и его новый, выносной «глаз» устремлялся в любую сторону и с любой скоростью, высвечивая все подробности Леса, каждую движущуюся или дремлющую тварь. Наверное, так же – не шевелясь и не размыкая век – Герд смог бы путешествовать по всему материку, если не по всей планете, но до того ли ему было сейчас? Внутри зияла такая бездна, что он испугался бы, если б умел. Какие путешествия, о чем вы? Разведчик Герд выжег себя дотла – осталась лишь оболочка, заполненная пеплом… Нет, ложь! Если бы выгорело все, ушла и бы и эта тоска, беспросветная и гнетущая, как перед смертью. Тоска одиночества.

Но почему? Разве я один? Вот сидит Дан, беспечный как на пикнике, развесил по сучьям иглометы и сосредоточенно полирует ногти, аккуратист, – и не лень ему!.. А с каким вожделением разглядывал Дан спину удаляющегося Рэя – прищурясь, выискивал щели в латах, сладостно шевелил пальцами… но ведь не выстрелил, позволил Рэю уйти! Конечно, в честном поединке Дан уложил бы Верховного с превеликой охотой, не колеблясь, – он-то еще не представляет весь ужас смерти…

Проклятие, проклятие воображению! Это оно заставляет примерять на себя судьбы других, против воли впихивает в чужие шкуры. Как убить, если за самой жуткой харей мерещатся десятилетия формирования и бездны возможностей – пусть нереализованных, упущенных, но ведь не умерших! И одним ударом, одним выстрелом – под откос всю эту беспредельность? Ужас, ужас!..

Но если не убью я – убьет он, и почти наверняка кого-то лучше, достойнее себя, и вряд ли одного. Где выход? Я не могу убить и не могу допустить убийство. Как сравнивать бесконечности? На уровне арифметики все просто, но меня, кажется, занесло в иные сферы – проклятие воображению!..

Кебрик, моя последняя и невольная жертва, забуду ли я тебя когда-нибудь? Ты – безмозглая машина смерти, палач, садист… ты еще мог стать человеком, но я убил тебя, подставив под стрелы, и уже ничего не поправишь! Нет, я не жалею, я и сейчас поступил бы так же, но как больно и страшно отпускать тебя в смерть!..

Да, знай Рэй, как далеко ушел я от себя прежнего, он действовал бы куда решительней. Что я могу противопоставить ему теперь? О Духи, великие и всемогущие, помогите мне не потерять себя!..

Пф-ф! Испугался! Чего тебе терять, кроме жизни, а много ли она стоит, отдельно от всего? Ты утратил смысл, когда ушла Уэ. Затем потерял силу и гордость и теперь готов рыдать, кричать, и тебе не будет стыдно. Да ты уже потерялся! Ты мелок, мелок, Герд, ты – ничтожество и мразь, у тебя не чувства, а рефлексы, будто у простейших…

Нет, нельзя лгать! Ни другим, ни себе – иначе не пробиться. Мы наловчились притворяться, придумывать оправдания, прикрывать идеалами шкурность – но никогда мне не стать смиренным! Мы, огры, почти приравнявшие себя богам, – чего мы стоим? Кажется, теперь-то я это вижу, но хочу ли меняться? Я остановился посередине и оттого мучаюсь раздвоением. Когда-то я был полностью закрыт и прекрасно существовал, а сейчас достичь цельности можно только полной открытостью, никак иначе. Ничего нельзя делать наполовину, полумеры хуже бездействия. К черту полутона! Перемены должны стать необратимыми. Пусть я превращусь в придаток Системы, пусть! Хуже не будет.