Носитель Искры. Тигр в волчьей шкуре (СИ) - Розин Юрий

— С профессором Дайн?

— Ага.

— Тогда давайте договоримся так: если покажете хорошие результаты, я договорюсь с ней и мы продлим практическое занятие ещё на час. Что скажете?

— Ура профессору Свану!

Сио’Геата, веснушчатая рыжая девчушка, самая младшая в группе, ей было всего шестнадцать, от переизбытка эмоций вскочила с места и запрыгала от восторга. Лаз широко улыбнулся. Эти восемь мини-Мастеров напоминали ему друзей из академии Савойна Листера, но не потому, что были внешне или по характеру похожи на студентов высшей группы факультета магии. На самом деле, Геата была единственной, в ком Мастер Метаморфоз мог найти знакомые черты. Волосы, веснушки, задор и непосредственность, открытость, словно она готова была заговорить с первым встречным и проболтать до ночи, почти совпадавший возраст — Лаз не мог не вспомнить Жарди Шинил, Рыжика. Она умерла во время атаки на Апрад за семнадцать лет до того, как произошла финальная битва с культом Монарха. И он говорил о ней лишь когда, собираясь с друзьями, они вспоминали старые времена и поминали усопших. После же попадания в Сфарру Лаз и вовсе почти забыл о Жарди.

Увидеть в одной из мини-Мастеров тень погибшей подруги было очень странно. Как дежавю, но не мимолётное и резкое, а словно размазанное по времени, постоянно дёргавшее какие-то ниточки на краю сознания. Когда Лаз впервые поймал себя на этом чувстве, он даже подумал, что это монстр внутри что-то чудит с его восприятием, но после нескольких проверок стало понятно — ничего подозрительного не было. Это было простым совпадением, примерно из той же категории, что и встреча в Эшельраге с Эминой, внешне невероятно похожей на его земную любовь.

Вот только от осознания того, что это совпадение, какие-то отеческие забота и внимание, что Лаз испытывал по отношению к Геате, никуда не исчезли. Если бы у него самого были дети, он бы хотел, чтобы они были именно такими. Беззаботными и радостными, не отягощёнными мыслями о творившихся в мире кошмарах. Казалось бы, довольно несвоевременные, с учётом того, зачем он прибыл в Эрд, мысли. Но, во-первых, с учётом земной жизни сейчас Лазу уже было больше шестидесяти, в таком возрасте некоторые даже правнуками обзаводятся, не то, что детьми. Во-вторых, он был женат на любимой женщине и, хотя этот вопрос они с Айной обсуждали очень редко, разговоры о детях были, да и немалую часть своих исследований за те четыре месяца, что он провёл в «Крыльях», Лаз посвятил именно возвращению своему телу репродуктивной функции. В-третьих же, хоть он и был человеком крайне хладнокровным, бесчувственным или сумасшедшим его назвать точно было нельзя. А после того, как от твоих рук обрывается ещё даже не успевшая нормально начаться жизнь, тяжёлые мысли не придут в голову только последнему психопату.

И после того, что произошло на базе «Крыльев» и что ему пришлось сделать, такие мысли начали посещать Лаза всё чаще. За свою жизнь Мастер Метаморфоз убил многих. Более двадцати тысяч человек, будучи Ужасом из Сайркина, потом ещё сколько-то людей, уже лишь играя роль чудовища во время войны каганата с озёрниками, много тысяч человек на войне с культом Монарха и некоторых — уже здесь, в Сфарре. Но очень редко когда Лаз убивал тех, кто не был тем или иным образом готов к бою и никогда — детей. Давно, перед финальным боем с культом, он спросил у Фауста, готов ли тот убить ребёнка, взятого врагом в заложники. Кто же знал, что этот разговор однажды воплотится в жизнь. Впрочем, с учётом того, какую жизнь Лаз вёл, рано или поздно это должно было произойти.

И именно поэтому он остановил сердце Нисса сам, а не дождался, когда это сделает Даат. Это он, Лазарис Морфей, был виноват в том, что сблизился с мальчиком и этим сделал его заложником. И он, Лаз, должен был нести груз ответственности за свои поступки. Он не имел права убегать от действительности, не имел права сбрасывать вину за смерть Нисса на старого алкарн, Даат был не причиной, лишь следствием.

Но зато потом он сполна отыгрался на «Крыльях» и их главе. К счастью, готовясь к появлению Лаза, Даат эвакуировал всю центральную область базы, оставив лишь Мастеров и магов, ответственных за орудия, которые были стащены со всей территории базы. Так что, когда они сражались, никто из гражданских не пострадал. И до сих пор, вспоминая тот бой, Лаз не мог сдержать восторженную дрожь.

О, это была поистине великолепная бойня. Впервые, наверное, с Сайркина Лаз позволил своей ярости пылать в полную силу. Айны рядом не было, не было Фауста, не было посторонних, кто мог бы пострадать, и Мастер Метаморфоз позволил «Крыльям» увидеть, за что на самом деле его прозвали Ужасом. Сайла отделалась легко, на ней он лишь разогревался, вырвав из груди сердце и раздавив на глазах у ещё не успевшей умереть суккубы. А вот остальным, решившим последовать за тем, кто брал в заложники детей, пришлось куда хуже. Сполна воспользовавшись силой монстра, который был только рад подобному буйству, Лаз в одиночку одолел десяток Мастеров, в числе которых были два лидера группировки, а также самого Даата, с первых секунд боя принявшего свой облик огромного демона. От такого количества поглощённой за раз энергии, душ и воспоминаний баланс энергий в его душе чуть не нарушился и ему стоило огромных усилий удержать разум в стабильном состоянии. Два дня после бойни он был на грани безвозвратного падения в ничто, когда его место занял бы буквально только что усмирённый монстр. Но, к счастью, всё обошлось, голова главы «Крыльев» с раскрытым в беззвучном вопле ртом заняла место надгробия на могиле Нисса, а сам Лаз вновь значительно увеличил свой запас энергии. Теперь, если не брать в расчёт умения и основываться лишь на чистой мощи души, он скорее всего был одним из сильнейших во всей Сфарре. А после добавления в уравнение специализации Мастера Метаморфоз, боевых форм, которые он продолжал улучшать и впечатляющего опыта сражений, выходило, что достойных противников для Лаза вероятно можно было пересчитать по пальцам одной руки.

И вот такой человек сейчас шёл в окружении оживлённо переговаривавшихся студентов по парковой дорожке под опадающими клёнами. Один из сильнейших магов этого времени, убивший собственными руками десятки тысяч человек, в чьей памяти ещё свежа была страшная война, какой этот мир не видел уже двести пятьдесят лет и одержимый, до кучи, бесчеловечным монстром, чьим главным желанием было этого мира тотальное опустошение. А он улыбался и шутил как ни в чём не бывало, колкостями отвечая на колкости Ласиана и с теплотой во взгляде наблюдая за носившейся между деревьями Геатой.

В каком-то смысле Лаз, отлично осознававший абсурдность и даже дикость ситуации, наслаждался ей. Ему никогда не была чужда любовь к пафосу и картинным эффектам, и подобный театральный фарс доставлял ему огромное удовольствие, несмотря даже на то, что его слова и эмоции в адрес ребят были совершенно искренни и ему по-настоящему нравилось с ними общаться. С другой же стороны, он всё больше и больше ощущал свою неуместность. Раньше, на Люпсе, они уже говорили с Фаустом о том, что принадлежат к миру, отличному от того, в котором жили Лани, Сариф, Жарди, его отец и все остальные. Но тогда это были именно разговоры, мысли, нечто рациональное, что рождается в голове и там же остаётся. Теперь некая инородность начала уже чувствоваться на каком-то подсознательном уровне.

Словно он было слоном среди муравьёв, способным слышать букашек вокруг, понимать их проблемы и проникаться ими, радоваться и переживать за них, но навсегда лишённым шанса стать полноценной частью их жизни. Следствием чего именно это было: силы, тяжёлого опыта или существования пока что затихшего в глубине разума монстра — Лаз не знал. Не знал и как исправить такое положение дел. Да и надо ли исправлять его вообще. Он не считал себя высшим существом, для Бога у него было слишком много психологических проблем, уродливых душевных шрамов и сомнений. Но не лучше ли было ему оставаться в мире таких же, как он, сильнейших?

Пока что он не мог ответить на этот вопрос. Но что-то подсказывало Лазу, что не далёк тот день, когда он получит полный и всеобъемлющий ответ. А сейчас он продолжит, пока есть возможность, наслаждаться моментом. Айне с Фаустом его самобичевание за неверный приказ о возвращении в «Крылья» всё равно не поможет. А через несколько дней, когда большинство студентов и преподавателей разъедутся на каникулы, он займётся академией и её тёмными делишками вплотную.