Щука в курятнике (СИ) - Чекмарев Владимир Альбертович "Сварог"

А с Ивановым Митрич провернул следующее… В столовой появилась новая уборщица, согбенная, но шустрая старушка, которая обратив внимание на пылкую осаду поварихи ученым мужем сказала, что он не правильно себя ведет. Повариха, мол начиталась старых романов и жаждет тонкого обхождения, так как она на самом деле очень развратная особа, начитавшаяся мерзких французских книжек про разврат. Когда насторожившийся стукач поинтересовался откуда простая повариха знает французский и не есть ли она маскирующаяся дворянка, бабка Клава успокоила бдительного ежика, расказав, что в этой книжке много картинок и вот именно по этим картинкам маскирующая свою распущенную сущность повариха и учится разврату. Так что надо ей написать пару писем, послать с оказией парочку простых, но изящных подарков и все будет в ажуре. Бритый ежик не сильно поверил пролетарке швабры и ведра, но она попросила показать ему руку и рассказала, когда он был женат, почему развелся и чем болел после поездки в санаторий в Сочи, после чего Иванов стал верить каждому ее слову. Надо сказать, что бабка Клава, это была старая агентесса подполковника Глебовского действовавшая под псевдонимом Азазель и некогда умудрившаяся по его приказу внедриться в окружение Распутина, где он уже присутствовал под прикрытием должности тылового военного чиновника, и Азазель была ему нужна в качестве связной, но потом подполковник копнул слишком глубоко и был отправлен на фронт, по дороге куда его пытались убрать сначала германские, а потом французские агенты (методично упокоившиеся вдоль железнодорожной насыпи кто с ножевым ранением, а кто и с просто свернутой головой) ну а потом ордена, ранения, революция, Гражданская война, Одесский десант 1919 года (вовремя которого он готовил восстание в Одессе и именно его отряд, захватил обоз красных с действующими полевыми кухнями) и далее по календарному списку этой непростой эпохи. В Красном Петрограде Глебовский натурализовался технарем на Адмиралтейских верфях, а учитывая, что он некогда, по заданию Особого делопроизводства, Отдела генерал-квартирмейстера, отработал год инженером на Королевских верфях в Портсмуте, он показал себя отменным специалистом, впрочем, звезд с неба не хватающем. Подполковник не стал по известным причинам выпячивать свои знания, хотя мог управлять хоть автомобилем, хоть паровозом, хоть крейсером, и при этом даже починить там кое-что без сильного напряга. Ну а Азазель тихо работала скромной библиотекаршей и с радостью согласилась тряхнуть стариной и поработать на своего бывшего шефа, хотя в этом окаянном ремесле бывших шефов и агентов небывает. И вот после бурной переписки, о которой надо сказать повариха была ни сном ни духом, Бритому ежику было назначено позднее вечернее свидание в одном из подсобных помещений столовой и в записке была просьба, войти в дверь обнаженным, дабы дама могла полюбоваться его прекрасным телом и немедленно приступить к соитию. Квазимодовый Ромэо пришел к нужной двери, принюхался по привычке, унюхал запах духов «Красная Москва», которые намедни передала от него поварихе верная поломойка (духами была щедро полита дверь для антуража и интриги), быстро разоблачился и открыв дверь, представляя себе свою Вирсавию в таком же виде, как и он сам, вступил в альков где сразу же впал в оцепенение и только после секундной паузы, когда Митрич сказал «Товарищ, баня за углом» и громового хохота матросов и техников монтирующих трубопровод, выскочил наружу и позабыв про одежду бросился бежать (одежду ему потом положили под дверь кубрика), а на дверях каждую ночь появлялась надпись баня.

С братом все было обговорено и оговорено уже давно, так что, когда Олег попросил Павла, провести учебную тревогу по ПВО, «для укрепления революционной дисциплины и пролетарской боеготовности» (эта фраза была условным сигналом к началу операции «Отход») он понял его с полуслова и на палубе, и на надстройках закипела работа, результатом которой стало появление станков ощетинившихся ребристыми стволами пулеметов Дегтярева- Шпагина крупнокалиберными, созданными по личному указанию лучшего друга Советских пулеметчиков, товарища Сталина.

Таракан и изюм* - по Гиляровскому, изюм в знаменитых булках (сайках), не менее знаменитого булочника Филиппова, появился благодаря тому, что генерал-губернатор Москвы Закревский, бывший большим любителем выпечки Филиппова, однажды за завтраком обнаружил в сайке запеченного в оной таракана. Разгневанный губернатор велел доставить к себе булочника и потребовал объяснений, на что находчивый Иван Максимович съел данный криминальный кусочек сайки и сказал, что это изюм. А когда вернулся в пекарню, приказал добавить изюма в саечное тесто.

После того, как отсверкали молнии (как ни странно без грома), вокруг баржи сгустилась настолько кромешная тьма, что небыло видно ни звезд, ни даже огней Лисьего носа, от причала которого только что отошла "Ладья Харона" (так назвал баржу, главный ворчун, философ и меланхолик ОТГ Волна, МНС Дьяков, который был прекрасный теоретик-аналитик, но обладал хроническим недоверием к любой технике сложнее ножниц). Хотя для товарища Иванова, который Бритый ежик, данное название оказалось фатальным. Капитан-лейтенант Кузьмин, как раз обьяснял Штайну, Дьякову и Сергееву (руководству научно-технической группы) изменения в общей ситуации и их положений и статусов, в свете приказа об аресте, который он им предьявил, как к ним подошли майор Тараканов и Митрич, которые волокли под руки Ежика-Иванова. Майор сообщил, что данный индивидум, пришел кнему с доносом на Митрича, которого обвинил в диверсии, а заодно советовал приглядеться и к Штайну, который явно соучастник и тоже шпион, и скорее вего британский, так как Штайн курит трубку, как у Шерлока Холмса на картинке. Братья переглянулись, а потм переведя взглыд на Митрича, синхронно кивнули. Митрич внезапно врезал Иванову в поддых, взял его за шиворот, подтащил к лееру и выстрелив ему в затылок из как по волшебству появившегося у него в руке Парабеллума, мощным пинком отправил за борт. И обернувшись к зрителям и махнув еще дымящимся стволом пистолета в сторону плеска волн, произнес сакраментальную фразу: "Жестокая целесообразность". У Штейна были свои гражданские научные разработки и он думал получить на них патенты в Швеции и Иванов тут был совсем лишним фрагментом. Штайн кстати в юности успел повоевать в Первой конной и был даже знаком с Бабелем. Так что применение данной радикальной меры, он молчаливо одобрил. Моряки споро установили ДШК на турелях и станках, темкому было положено по боевому расписанию, заняли свои места с ППД. Была возможна встречам с пограничниками и сдаваться никто не собирался, все колеблющиеся и подозрительные в культпоход включены не были. А тут еще и компас стал показывать полную ерунду, так что командир приказал дать самый малый и бдить на всех постах.

И тут какбудто кто то сказал - Да будет свет! И вокруг баржи образовался яркий солнечный день. Ладья Харона внезапно очутилась в огромной лагуне обрамленной песчаными пляжами и цветастой зеленью тропических джунглей. По правому борту был берег с пристанью и на глазах густеющей толпой на берегу. У всех кто имел бинокли, то есть у комсостава и сигнальщиков-наблюдателей взгляды были прикованы к женской части встречающих, ибо все женщины, а там их виделось явное большинство, были смуглы, красивы и главное топлес. Но майор обратил внимание на то что было в центре лагуны, а там на бирюзовой, гладкой как зеркало водной глади, возлежала огромная субмарина кипенно белого цвета. Она поражала своими размерами и была пожалуй побольше линкора Марат. На ее палубе была небольшая, пропорционально корпусу рубка, а на носу виднелтсь силуэты множество явно торпедных люков. Майор указал брату на данное соседство, а потом и все кто был на палубе, вылупились на здоровенную "соседку". Что было интересно, вокруг этой лодки шныряли или занимались чем то вроде рыбной ловли всевозможные каноэ с парусами и без, причем среди них были видны и катамараны и рыбаки не обращали на подлодку никакого внимания. И еще тут была одна странность... Лагуну вместе с акваторией на горизонте, как бы накрывал огромный сетчатый купол, чем то напоминавший структуру Шуховской башни.