Игра Бродяг - Литтмегалина

Наёмница все еще не до конца понимала, что случилось. Как им удалось освободиться? Неужели одна из стрел кочевников перебила веревку? Каков вообще был шанс, что это произойдет?

«Невероятно, — сказал она себе. — Это слишком невероятно».

Всадники пролетали над ними, как птицы.

Все стихло, темнота в голове рассеялась. Наёмница слышала лишь глухие частые удары собственного сердца. С каждым ударом в висках будто взрывались сосуды — первое ее ощущение. А второе — ощущение соприкосновения их тел. Это не было неприятно, вовсе нет. Это было невыносимо. Ей стало неловко, затем страшно, а затем — стыдно за свой страх, так что она отодвинулась так далеко, как только смогла, ведь они все еще находились в тесной ямке, поросшей травой, связанные одной веревкой.

— Вот видишь, — сказал Вогт. — Они нас не заметили. Говорил же я — мы превратились в невидимок.

— Они проносились над нами очень быстро, — пробормотала Наёмница, не решаясь возразить прямо и этого также стыдясь. Она умела быть по-настоящему грубой (и была очень грубой), но с этим человеком не знала ни как себя вести, ни какой быть. — Веревки не развяжутся сами собой, — угрюмо буркнула она затем, снова предпринимая попытку развязать узел зубами. Нет, без толку. Тогда она яростно вгрызлась в веревку, не обращая внимания, что ранит десны. Она подцепляла зубами отдельные волокна веревки и рвала.

Вогтоус глядел на нее с удивлением.

— Это так выглядит, как будто ты питаешься веревками и вот уже неделю голодала, — заявил он.

Наёмница бросила на него враждебный взгляд, продолжая тянуть и рвать, не жалея зубов. Еще немного усилий — и вот она, свобода. Наёмница сбросила ненавистные путы. Веревка пропиталась кровью, сочащейся из запястий. Вкус крови расходился во рту. Она посмотрела на Вогта, преодолевая соблазн бросить его в беспомощном состоянии и уйти. Нет, скорее преодолевая соблазн помочь ему.

Она проиграла.

— Руки, — коротко приказала она монашку.

Он протянул ей руки с доверчивой полуулыбкой.

Она смотрела только на узел, зная, что стоит ей поднять голову — и она столкнется со взглядом его искренних глаз. Этот человек злил ее самим фактом его существования. Когда она случайно коснулась носом его запястья, все в ней замерло на мгновенье, и все же она продолжила упорно добивать узел. Все, готово, в расчете. Теперь просто выпрыгни из ямы и уйди, оставив слабоумного монашка позади. И зачем только она посмотрела на его руки?

У Вогта были маленькие красивые ручки (до этого Наёмница даже не подозревала, что руки могут быть красивыми, потому что жила в мире людей с уродливыми руками). Белые мягкие ладони, розовые ногти. Руки человека, которому не приходилось заниматься тяжелой физической работой… или кого-то убивать. Это ее встревожило. Она вспомнила свои обгрызенные ногти, шершавую грубую кожу, и сжала пальцы в кулаки.

Когда веревочное кольцо соскользнуло с Вогтовых кистей, Наёмница убедилась, что его запястья нисколько не пострадали. Ее сдавленное беспокойство усилилось.

«Я ухожу, сейчас все закончится, и я никогда не вспомню об этом», — поспешно напомнила она себе. Осторожно, напряженная и чуткая, она подняла голову над краем ямы и не увидела ни всадников, ни пеших, не услышала ни звука от тех, кто лежал неподвижно — как близко они, мертвые, оказались к ним, живым.

— Никого, — бесстрастно констатировала Наёмница. — Ну ты и везунчик. Во второй раз уцелел.

Он поднял на нее рассеянный взгляд.

— В третий.

Наёмницу вовсе не интересовало, что еще с ним успело стрястись. Даже если от вопроса чесался язык, она совершенно не намеревалась спрашивать. С минуту она смотрела и слушала, убеждаясь, что опасности действительно нет. Затем подтянулась, взобралась на край, встала сначала на колени, затем на ноги. В этот момент туча, успевшая собраться пока они сидели в яме, наползла на солнце. Все погрузилось в тень, яркая трава словно погасла. Повеяло прохладой. Наёмница вдохнула воздух, пахнущий близящимся дождем, ветром, травой, и расправила плечи, словно была сильной сейчас, как раньше.

— И что же мы будем делать? — стоя в яме, спросил Вогт у ее удаляющейся спины.

— То же, что и обычно, наверное, — бросила Наёмница.

— Стоп, — приказал Вогт.

И словно бы опять между ними протянулась веревка. Наёмница остановилась, отчетливо ощущая привязь, и злобно вонзила зубы в нижнюю губу. Да что происходит? Никогда с ней не случалось ничего подобного.

Снова это нарастающее волнение, порождающее тревогу, что в какой-то момент оно дорастет до таких объемов, что она впадет в чистую панику. Наёмница страшилась утратить власть над собой. Чувство не новое — у нее было время привыкнуть за несколько последних месяцев. Но все еще страшное. Что-то изменилось в ней, когда пришла будоражащая весна этого несчастного года. То ли что-то возникло, то ли что-то сломалось. Окружающее ее осталось таким же и неуловимо изменилось… для нее. Она не находила изменений и знала, что их нет, однако все воспринималось по-другому. Значит, все-таки изменилась она. И изменялась далее.

— Я кое-что знаю о тебе, — заявил Вогт. — Это ведь не свежая рана. Она у тебя давно, верно?

— Не слишком ли ты болтлив для человека, находящегося в яме, из которой он не в состоянии выбраться без посторонней помощи? — холодно осведомилась Наёмница.

— Это же так?

— Да, — ответила Наёмница резко, как выругалась.

— Она не заживает. На тебе все заживало как на кошке, а эта — не заживает.

Наёмница молчала.

— Да? — уточнил он.

Она не ответила, но Вогт уже понял, что угадал — вот почему она поспешила скрестить руки на груди, смыкая их так плотно, как будто пыталась заградиться от удара. Когда он снова заговорил, в его голосе проступало ликование:

— Ты могла бы увернуться. Но что-то в тот раз помешало тебе, сделало твое тело неуклюжим и тяжелым. А на этот раз ты попала в плен. Не слишком ли много неудач?

— Прекрати, — проговорила Наёмница с явной угрозой. Это дурак и не подозревал, какой опасности подвергает себя. Она могла убить его голыми руками.

— И все же, что ты чувствовала в тот день, когда получила рану? Тебе хотелось, чтобы эта боль была больше, настолько большой, чтобы ты ее не вынесла и все бы закончилось? А этой ночью, в пещере, что ты почувствовала?

— Когда я стала пленницей… — медленно произнесла Наёмница. — Не сразу, но мне захотелось жить. Но когда я