Стефан Корджи - Ночные клинки

— Ну, это мы еще посмотрим… — криво усмехнулся Конан. — Много таких было… «непобедимых».

Хашдад ничего не ответил — надсмотрщик подошел слишком близко.

Безумная гонка продолжалась, и теперь даже могучему киммерийцу стало не до разговоров. Архам с помощниками выжимали из гребцов все силы. Бичи не знали отдыха; со всех сторон неслись вопли и крики избиваемых. Несколько человек под градом ударов бросили весла; их быстро вытащили на середину и запороли в считанные мгновения. Еще трепещущие окровавленные тела полетели за борт

— Так будет со всеми, кто станет отлынивать! — загремел Архам.

И вновь ритм, ритм, ритм… Поднимается и опускается тяжелое весло, скрипит дерево, звенит цепь… Хашдад начал задыхаться. Словно выброшенная на берег рыба, он ловил ртом воздух; руки его двигались все медленнее и медленнее, и все больше работы выпадало на долю Конана. Киммериец уже с тревогой косился на товарища по несчастью, как постепенно нараставший все это время рев Ночных Клинков на верхней палубе сменился треском, грохотом, криками и звоном стали.

— Весла сушить! — заорал Архам.

Начинался абордажный бой. Конану незачем было видеть все происходящее глазами — он и так знал, что сейчас происходит наверху. Переброшены крючья… команда Ночных Клинков прыгает на борт обреченного судна… там пытаются сопротивляться, но…

Рядом со скамьей Конана и Хашдада внезапно раздался истошный человеческий вопль. Один из гребцов рухнул в проход, обхватив обеими руками разрубленную грудь.

Кровь хлестала потоком; несколько мгновений спустя корчи прекратились, несчастный умер.

Киммериец глазел на это, разинув рот. Он готов был поклясться, что возле убитого никого не было. Откуда же взялась та страшная рана?..

Хашдад проводил погибшего скорбным взором, как нечто печальное, но вполне привычное для здешних обитателей.

— Это… что?.. — прохрипел Конан.

— Ты не понял? Когда они на кого-то нападают, у нас творится нечто такое… словно бы все их раны достаются нам…

— Гребцы гибнут за них? — догадался Конан.

— Да. Это какое-то чародейство… Вот почему они непобедимы!

— Понятно, — киммериец скрипнул зубами.

Вслед за первым погиб еще один раб, потом еще и еще… У Конана волосы зашевелились на затылке — никто не знал, кому следующему будет уготована участь отвести гибель от очередного злодея ценой собственной жизни.

Гребцы падали то тут, то там, сраженные невидимыми мечами и копьями. Хашдад весь трясся, судорожно бормоча какие-то молитвы.

Забыв обо всем, Конан приподнялся. Он сражался во многих битвах, доводилось ему видеть и кровавые жертвоприношения, но такого… Воистину, этих Ночных Клинков охраняла могучая магия.

И тут судьба настигла его самого. Что-то тяжелое ударило его сзади по затылку; мир исчез в багровом круговороте. Киммериец тяжело рухнул на грязные, окровавленные доски палубы (никто из хозяев галеры не считал нужным смывать с нее кровь и нечистоты, обычно этим занимались сами рабы).

И, быть может, это спасло ему жизнь. Пропущенный неведомым воином пиратов удар лишь оглушил киммерийца. На Конана сверху обрушился холодный водопад, и он пришел в себя. Наверху маячила ухмыляющаяся рожа надсмотрщика.

— Очухался, акулья сыть? — рявкнул тот. — Ну, раз очухался — за работу! Погожу тобой рыб кормить.

Преодолевая боль и головокружение, киммериец вновь уселся на скамью рядом с Хашдадом. Тот слабо, невесело ухмыльнулся.

— Вот и тебя отметили… Теперь ты полностью наш. Сражение продолжалось. Все новые и новые рабы погибали, пронзенные насквозь, разрубленные, истекшие кровью от ран… Никто и не думал спасать кого-то из них, Судя по всему, взятое на абордаж судно сопротивлялось отчаянно, однако справиться с неуязвимыми противниками его моряки, понятное дело, не могли.

Мало-помалу звуки боя начали затихать, рабы гибли все реже и реже. Наверху вновь взвыли рога — на сей раз ликующе и торжественно.

— Вот и все, — бледный Хашдад утер пот со лба. — Они опять победили. Кто же их остановит?.. Наверное, только сам Митра!..

Очень скоро по трапам вниз, на гребную палубу потащили упирающихся мореходов с захваченного судна. Судя по смуглой коже и характерному разрезу глаз, это были вендийцы.

— Рассади этих свиней по местам, Архам! — раздался сверху рык капитана. — Только пусть сперва приберут там всю падаль…

Кто-то из пленников, не потерявший сердца, несмотря на поражение, попытался гордо отказаться — Архам тотчас же снес бедняге голову. Сделал он это, точно опытный палач.

— Ну, кто еще будет упираться? Это было сказано на понятном Конану западном наречии и сказано, судя по всему, для остальных рабов, так как боцман сразу же повторил ту же фразу по-вендийски.

Упираться больше желающих не нашлось. Трупы мертвых рабов полетели за борт; под боцмана спешили пристегнуть на цепи новых гребцов.

— Теперь мы сможем отдохнуть, — шепнул Хашдад киммерийцу. — Сейчас они потопят судно, а потом начнут свои игрища. Ручаюсь, галера до завтра и с места не двинется.

— А что это за… игрища? — поинтересовался северянин.

— Эрлик их знает! Но люди там вопят так, словно их живьем скармливают демонам.

Словно в подтверждение слов Хашдада сверху донесся истошный женский визг.

— О! У них будет двойной праздник! — печально опустил плечи кузнец. — Они захватили женщин… То-то не повезло бедняжкам!

Конан чувствовал, как в нем закипает бешенство.

Вопли сменились неразборчивым мычанием, словно кто-то поспешно зажал рот кричавшей. И тотчас же раздался детский плач.

Хашдад до крови прокусил губу.

— Митра!.. За что?!.. Там же еще и дети!..

Ребенок заливисто плакал. Потом, похоже, ему тоже заткнули рот и вместе с женщиной уволокли куда-то прочь.

Все это время рабы оставались одни — все надсмотрщики во главе с Архамом подались наверх смотреть представление.

— Эй, вы, там, которые новые — негромко окликнул Конан приведенных вендийцев. — Что у вас был за корабль?

— Мы везли ее высочество принцессу Тамилу, — ответил один из новых гребцов, молодой воин в изодранной и окровавленной рубахе, какую воины южных стран обычно надевают под доспехи. — Ее служанок, одну — с младенцем… старую кормилицу, учителя… Они долго гнались за нами… им словно сам демон помогал…

Празднество на галере и впрямь длилось всю ночь. И к рассвету у всех до единого рабов прибавилось не по одному седому волосу.

Крики, доносившиеся сверху, могли привести в ужас самого закоренелого во зле некроманта. Конан, никогда не отличавшийся сентиментальностью, чуть не до кости изгрыз себе кулак — особенно, когда плач ребенка оборвался коротким жалобным всхлипом…